Геном Пандоры

– Я готов… – повторил Ковальский.

– Хорошо, что готовы. Брат Джейкоб, не дадите ли брату Иисусу стакан воды? Вижу, он сегодня не в голосе, между тем вечером состоится спевка церковного хора…

Брат Джейкоб впихнул в трясущуюся руку врача стакан. Зубы Ковальского застучали о стеклянный край. Вода полилась на рубашку.

– Вам лучше? – участливо поинтересовался преподобный.

– Намного лучше.

– Отлично. Дело в том, что брата Апшерона посетило сомнение. А где сомнение, там и смущение, где смущение, там и грех. Брат Апшерон утверждает, что надежно запер чужаков в сарае. И действительно, когда я освидетельствовал сарай, задвижка была на месте. Чужаки же, видимо, перенеслись к церкви дьявольскими кознями. Вы ведь человек ученый, брат Иисус?

Ковальский промычал что-то, с равной степенью могущее означать и подтверждение, и отрицание.

– Ученый. Поясните же мне, какою силой должны обладать слуги дьявола, чтобы пройти через запертую дверь?

«Господи, – подумал медик, – ну не мучай же ты меня, старый иезуит. Хочешь бить – бей, но к чему эти словесные выкрутасы?» Он прокашлялся и глухо сказал:

– Я слышал о таком явлении, как телепортация.

– Телепортация! – Новое слово, кажется, необыкновенно воодушевило преподобного. – Вот и я говорю брату Захарии – не иначе, это телепортация.

А брат Захария в своем неверии утверждает, что будто бы заметил в кустах у ограды третьего человека. Но ведь немыслимо допустить, чтобы кто-то из общины оказывал помощь дьявольским слугам? Это, говорю я брату Захарии, нечистый застит тебе глаза и вводит во грех сомнения… Телепортация, несомненно телепортация!

Ковальский затрясся так, что задрожали начисто выскобленные половицы. Отец Элиэзер вновь укоризненно покачал головой и поднес палец ко лбу:

– Телепортация… А вдруг не телепортация? – Он поднял глаза, исполненные чистого недоумения, и уставился Ковальскому в переносицу. – Вдруг все же нечистый сильнее, чем мы полагали? Вдруг гнусное его копыто уже ступило на землю святой обители? Надобно разузнать, надобно разузнать.

– К… как разузнать? – заикнулся врач, таращась на кнут.

– Как? Вот именно что – как? Вряд ли слуги нечистого прямо ответят на вопрос, помогал ли им кто-то из братьев. Скрытность и лживость присуща порождениям тьмы. Поэтому, боюсь, придется нам прибегнуть к испытанию. С другой стороны, не хотелось бы нам, чтобы бесовские твари испустили дух до праздника Всесожжения. Посему решили мы прибегнуть к помощи специалиста… Вы ведь, брат Иисус, были врачом?

Ковальский деревянно кивнул. Он плохо понимал, что происходит.

– Отлично, отлично. Стало быть, сумеете понять, сколько именно ударов перенесет сатанинское отродье, принявшее, добавлю, человеческий облик и потому повинное законам смертной плоти, – без того, чтобы не отдать душу мерзостному своему пастырю?

– Вы хотите, чтобы я наблюдал за… пытками? – пробормотал врач.

– О нет! – Улыбка отца Элиэзера расцвела, как астра в огороде. – Я хочу, чтобы вы, именно вы провели испытание.

При этих словах брат Захария вытащил из-за пояса кнут и сунул в вялую ладонь Ковальского. Тот автоматически сжал рукоять.

– Вас ведь не затруднит это небольшое задание на благо общины? Вы, насколько я помню, говорили что-то об искуплении?

Доктор Ковальский молчал.

– Вот и отлично, – заключил отец Элиэзер, поднимаясь со стула. – В час, когда тень от церковного шпиля коснется калитки сестры Полины, я буду ждать вас на площади. Не забудьте прихватить кнут.

Колдуну еще никогда не было так весело. Точь-в-точь вирт-игра по Средневековью – только в роли демонов, заключенных в церковных подвалах, выступали они с Хантером.

Когда свет в узких окнах загустел и сделался малиновым, двери распахнулись и в церковь ввалилась толпа поселян. В руках у мужчин были дубины. Хантера это не смутило, но после нескольких ударов он утихомирился и позволил вытащить себя на крыльцо – сопровождая это, впрочем, страшной руганью.

На небольшой площади перед церковью в землю были вкопаны два грубо обтесанных столба. С Колдуна и Хантера сорвали рубашки и привязали лицом к столбам. В живот Колдуну немедленно впилась щепка. Спину холодил ветерок. По небу неслись облака, в их разрывы пробивались косые лучи закатного солнца. Площадь словно пылала, пылали лица собравшихся прихожан, пылала осенняя листва кленов. Черный и красный, отличное сочетание. Для полного ощущения, что он находится в вирт-игре, Колдуну не хватало лишь музыки. Какой-нибудь Бах, органная фуга, прерываемая рыданиями скрипок. На первый взгляд какофония, но с глубокой внутренней гармонией. Колдун как раз заканчивал сочинять скрипичную партию, когда от толпы отделился отец Элиэзер. На лбу преподобного вздувалась здоровенная шишка, и Колдун обозрел ее не без гордости.

Отец Элиэзер приблизился к столбу и негромко сказал:

– Малыш, твоя песенка спета. Но если не будешь дураком, мучиться не придется.

Это настолько не подходило к ветхозаветному слогу «Тварей чистых и нечистых», что Колдун с трудом сдержал смешок. Преподобный, не заметив произведенного эффекта, продолжал:

– Погляди-ка направо.