Геноцид карпаторусских москвофилов – замолчанная трагедия ХХ века

И больше ничего! Сперло дух в груди, слово застряло глубоко в утробе, и нельзя промолвить, лишь слезы льются из глаз. Впрочем, о чем говорить? Хорошо и без этого друг друга понимают.

Терезинские узники все до одного собрались в двух условленных местах: в длинном, похожем на коридор, загоне находилось большинство крестьян и в каземате № 2 под насыпным кирпичным валом. Тут и там священники отслужили пасхальное заутреннее богослужение, и тут и там, когда раздалось «Христос воскре-се!», послышались глухие, сдавленные рыдания.

Чрезвычайно трогательным было настроение в загоне. Напротив него, в одинокой конурке, днем и ночью освещенной керосиновой лампой, отсиживал свое наказание сербский студент Гавриил Принцип, убийца австрийского престолонаследника Фердинанда. В 9 часов утра он выходил во двор. Когда он переволок свои кандалы на ногах через порог, вся стайня загремела, как ударивший с неба гром, галицкое: «Христос воскресе!» Бледный юноша в сером арестанском платье остановился на ступеньке и в его глазах засияла радостная слеза. Заметив это, профос, лютый как зверь, толкнул Принципа обратно в камеру, тем не менее связь с богатырем-страдальцем сербского народа была успешно налажена. Осталось еще в этот Великдень установить связь с русскими военнопленными, которые жили за Терезинской крепостью в особых бараках в поле. Наши студенты на скорую руку составили приветственное письмо и через прачку, ловкую чешку, передали его в лагерь военнопленных. Ответ не пришлось долго ждать; его принес инфантерист — чех, который был одним из часовых около бараков пленных. То-то была радость, когда Владимир Застырец стал читать письмо, написанное грамотною русскою рукою, проникнутое глубокой верой русской правды над немецкой кривдой.

Настроение духа повысилось. Пошли воспоминания, как там на Родине в Великдень мать раненько вставала, детей будила, ясные головки чесала, в белые рубашки одевала, приговаривала каждому любо и ласково; как в церкви иконы играли, села, поля и луга приветствовали, как свечи горели и пасхи сияли; как девушки взявшись за руки, кривой танец заводили, старого Коструба хоронили, землю топтали и поганого Зельмана прогоняли. Рассказы лились, как вешние струи. Из всего невысказанного вытекала радость, что в родной стороне иначе солнце всходи, иначе светит, иначе люди живут. Чтобы не осквернять Великдень, никто не осмелился злословить даже на врагов, загнавших тысячу человек в тюрьму. Все же, как ни старались они забыть и прогнать лихо — горе, не могли поладить с живым сердцем, израненным вражьей рукой и назойливой думой. Ах, эти думы на чужбине, в казематах крепости! Нельзя их удалить из больной головы. Ибо в тюрьме нет зелья, как бы можно горе забыть. Холодный камень не поможет, и думка, как лютая змея, пьет кровь, гложет сердце. Лицо бледнеет, волосы выпадают, и катится слеза за слезою по морщинам и днем и ночью.

Как умно сделал цугефюрер Зельманн, выгнав из всех тюрем людей на большой крепостной вал! Словно муравьи облепили его невольники. С четырех сторон охраняли солдаты с винтовками, чтобы никто не осмелился бежать. Вешней благодатью грело солнце. В воздухе было тепло. Жаворонки звенели в голубой синеве. Любопытные мальчики руками передавали привет. Вдали, на широкой площади, густым роем сновали люди. Это русские военнопленные вышли из своих гнилых бараков.

На крепостном валу закипело, закишело. И задумали русские галичане передать братский привет пленным братьям. Выступили вперед запевалы, и Василий Галушка поднял руку. Вдруг загремела на несколько километров в ширь и в даль песня, какой чешская земля не слыхала:

— Христос воскресе!

Ответом была та же песня, но более могучая, погнувшая долу зеленые хлеба и всколыхнувшая всю округу вокруг Терезинской крепости:

— Христос воскресе!

Понял Зельманн, что случилось. Покраснел, как вареный рак, взбесился как палач и, надув со всей силой изрытые оспой щеки, закричал неистовым голосом:

— Einrucken!

Вот таким образом был отпразднован Великдень на чужбине, в немецкой неволе, в Терезинской крепости, в 1915 году. Несколько дней спустя, опустела крепость. Тысячи галичан благодарили гостеприимных чехов, с общим сочувствием прощались с крепостными валами, могилою праведного Федора Рудко, крестьянина из с. Переволочной Золочевского уезда. Его жена — старушка отправилась со всеми под усиленной охраной в худший немецкий ад, чем был Терезин.

Талергоф

Самым тяжелым ударом по душе Карпатской Руси, был без сомнения, ТАЛЕРГОФ, возникший в первые дни войны 1914 года в песчаной долине у подножия Альп, возле Граца, главного города Стирии. Это был лютейший застенок из всех австрийских тюрем в Гасбургской империи.

Что же это за страшный Талергоф?