Генри Гоббс, покоритель космоса

— Грик-грюк. — Так говорят инопланетяне, когда им грустно, но говорят они это очень тихо, чтобы их не застрелили.

Лейтенант Джонс немногим лучше. Он глядит на меня и бормочет:

— Боже, Боже, какой ужас, только поглядите на его ласты, что может быть омерзительнее…

Они вовсе не омерзительные, и к тому же это не ласты. Это лапы, что очевидно любому сколько-нибудь здравомыслящему человеку. Я покачиваю ими, чтобы ему стало ясно.

ХЛЮП!

Комочек каши падает на ковер.

— А-а-а-а-а-о-о-о, он дезинтегрирует прямо у нас на глазах! — кричит лейтенант.

Вот дурак. Говорить так об инопланетянах оскорбительно, но о нем я сейчас не думаю. Думаю я о том, как поступить с отвалившимся комочком. Обратно он не пристанет, а оставлять его просто так лежать на ковре нельзя. Что ж, в конце концов, это просто каша. Можно ее взять и съесть — проголодался я страшно, а предложить мне поесть никто не догадался. На вкус комочек не так уж и плох.

— О-о-о-о-а-а-а-а, он пожирает сам себя, кошмар, кошмар! — ТУМ. Лейтенант снова валится на пол. Какой-то он слабонервный для звездолетчика.

Чем инопланетяне озабочены — так это пищей. Вот уж вы никогда бы не подумали, что об этом стоит говорить, правда? А ведь есть надо всем. Беда в том, что нельзя заявить об этом слишком прямо. Я не могу спросить: «А в котором часу тут обед?» или взять себе что-нибудь из кладовой. Нужно просить поесть по-инопланетянски. Так что, когда экипаж достает пластиковые миски, я качаю головой и говорю:

— Глаб-глаб.

— Только поглядите, майор, — говорит капитан, — какой это чудесный гуманоид. Можно только догадываться, что с ним, — приболел ли он, или у него чешется спина там, где не достать. Пожалуйста, передайте мне кашу, майор. Не правда ли, это словно открытая дверь в другой мир?

— Глаб-ГЛАБ! — Если я и дальше буду качать головой, у меня вообще все отвалится! Ну и что, что я чудесный? Хочу, чтобы меня накормили! Я пытаюсь для ясности указать на еду лапой.

— Хоть ластом коснешься моей миски — и от тебя одно воспоминание останется! Только попробуй! Ну, давай!

Я совсем не хочу становиться воспоминанием. Я осторожно протягиваю лапу в другую сторону и показываю на миску лейтенанта Джонса. С моей руки в его кашу падает крошечный комочек, совсем крошечный комочек.

— А-а-а-а-а-о-о-о-о, гнусно, отвратительно, тошнотворно, я отравлен, я не могу дышать, я задыхаюсь. — ТУМ.

Получилось очень неловко. С другой стороны, пока Джонса оттаскивают в каюту, у меня появляется возможность юркнуть в туалет. Видите ли, инопланетянам тоже иногда туда нужно, и если я потороплюсь, то успею обратно до возвращения капитана и майора.

— Это только кажется, что он хочет отведать нашей пищи, майор, — говорит капитан, возвращаясь в кают-компанию. — Его энергетическая система превосходит всякое наше понимание — магнитные поля, отрицательные ионы, все что угодно. Какие же тайны откроются, когда ученые, которых сейчас доставляют на Омикрон, смогут исследовать его поподробнее!

От голодного инопланетянина нельзя ожидать интереса к ученым, которых сейчас доставляют на Омикрон. Это все равно что попросить Гонзо за десять минут до обеда решить задачку по алгебре. Кстати, об обеде: на столе осталось полмиски каши лейтенанта Джонса. Я осторожно прокрадываюсь к ней — красться спиной вперед ужасно трудно, неудивительно, что нас, инопланетян, так мало. Там даже больше чем полмиски! Я медленно протягиваю руку, и беру миску, и медленно подношу ее ко рту…

— Пиф-паф, инопланетянин, ты убит!

Я медленно опускаю миску. Аппетит у меня пропал. Если меня не пристрелит майор Разумофф, то доконает голод. Увижу ли я родной Омикрон?

14. Так, пустяки

Несколько следующих дней проходят так, как будто время перестало существовать, словно на лабораторной по физике, только, в отличие от лабораторной по физике, я узнаю много нового и интересного. Я все вам расскажу, хотите вы этого или нет. Это тоже как на лабораторной.

Во-первых, я узнаю много нового о капитане. Я таскаюсь за ним хвостиком, чтобы майору было труднее меня пристрелить, Когда капитан идет в рубку, я иду за ним. Когда он патрулирует корабль, я ковыляю следом. Когда после обеда он удаляется в свою каюту отдохнуть, я бегу за ним по пятам.

— До встречи, инопланетянин, — говорит он, ныряя внутрь и быстренько захлопывая за собой дверь.

— Грюк! ГРЮК! ГРЮЮЮЮЮЮК!!!

— Что ж, если тебе так хочется, заходи, — говорит капитан, снова отворяя дверь, — только веди себя тихо и не дезинтегрируй на ковер.

Он садится на нижнюю койку и выуживает из-под нее комикс. Я люблю комиксы. И тоже беру себе книжицу.

— Инопланетянин, ты держишь его вверх ногами, — говорит капитан минуту спустя. — Вот погляди, как надо держать.

— Грюк. — Теперь, хитроумно убедив его в том, будто я не отличу комикса от озоновой дыры, я могу спокойно забраться на верхнюю койку и насладиться послеобеденным чтением. Так я думаю.