Генри и Катон

— Я пришел сказать кое-что, Катон.

— Что?

Катон медленно сел и опустил босые ноги на пол.

— Придется написать еще письмо.

— Нет.

— Не будьте идиотом. Еще как напишете. Вы же не хотите, чтобы вас покалечили.

— Одно письмо я написал, хватит. Сам пиши свое письмо.

— Вы напишете. Они хотят, чтобы остальные деньги принесла ваша сестра.

— Моя сестра? Никогда, нет, нет…

— Ваша высокомерная сестренка. Которая, как вы считаете, слишком хороша для меня. Придется ей прийти. А вы должны написать и сказать, чтобы она пришла. Ясно, Катон?

— Нет, — ответил Катон. Гнев сковал его язык, и он едва смог выговорить, словно рот был забит тряпьем: — Нет. Оставь мою сестру в покое, оставь мою сестру в покое, не втягивай ее в это дело…

— Что, слишком благородная для меня, твоя чертова драгоценная сестренка, да?

— Нет, нет, о-о-о… — взвыл Катон.

Потом взвыл снова, получив сильный удар по голове. Упал на кровать. Свет погас.

-

Дорогой Генри, они требуют, чтобы им быстро принесли остальное, но не приходи сам, это предстоит сделать Колетте. Никто не должен знать об этом. Скажи ей, чтобы пришла на то же место. Там кто-нибудь будет в час ночи в следующие три дня. Сам держись оттуда подальше и не проговорись никому, если дорожишь жизнью. Не обращайся в полицию, не то конец.Должна прийти Колетта. Иначе они начнут присылать меня по частям. Верь мне,

Катон

— Что случилось?

— Ты роняешь пепел на простыни.

— Что случилось, что случилось?

— Ничего не случилось.

— Ты о чем-то задумался.

— Может же человек задуматься.

— О чем?

— Ни о чем, ни о чем, ни о чем.

— Я такая несчастная, никто мне ничего не говорит. Ты не останешься со мной сегодня ночью, и мне опять будут сниться кошмары.

— Здесь я не могу оставаться у тебя, нельзя, все так ужасно.

— Не было бы ужасно, если бы мы жили здесь.

— Нет, здесь мы жить не будем. Может, и вообще нигде.

— Что ты хочешь этим сказать? Собираешься бросить меня? Что ты имеешь в виду?

— Да нет, конечно, не собираюсь я тебя бросать. Но некоторые супружеские пары всю жизнь живут на чемоданах. И мы принадлежим к таким. Просто мы такие, перекати-поле.

— Ты меня любишь, любишь? Ты будешь заботиться обо мне, будешь?

— Да, да, да, но, ради бога, прекрати скулить и хандрить. Врач сказал, что ты совершенно здорова.

— Как же, здорова! Ты не знаешь, каково это, когда в душе творится такое. Ты не понимаешь, твоя мать не понимает, вы здоровые люди. Если б мы только могли остаться здесь, в этом доме навсегда, мне здесь спокойно, он такой большой и настоящий, не хочу возвращаться в Лондон, та квартира похожа на склеп, я сойду там с ума, как я хочу остаться здесь! Ты не знаешь, каково мне, не знаешь, каково это, чувствовать себя раздавленной, уничтоженной…

— Перестала бы ты курить, — сказал Генри. — В комнате уже как в газовой камере.

Было больше одиннадцати вечера. Письмо от Катона пришло с предвечерней почтой. У Генри словно бомба разорвалась в мозгу. Он не мог ничего делать, не мог думать. Машинально продолжал разговаривать со Стефани, чтобы просто убить время.