Люций, пыхтя, спустился с чемоданом по лестнице, поставил его на пол в прихожей и бросил на него пальто. Подумал: не взять ли собой соломенную шляпу? Может наступить жара, а у него ужасно начинает болеть голова, если не затенить глаза. Но если возьмет ее, придется в ней и ехать всю дорогу. Соломенную шляпу в чемодан не уберешь, как кепи. Или Рекс одолжит ему свою? Хотя у Рекса голова явно меньше, к тому же Рекс лыс. Он был в полном отчаянии от мысли о неприятном путешествии и о том, что придется покинуть привычный мир. От спуска с чемоданом по лестнице кружилась голова. Он чувствовал себя совершенно больным, хотелось лечь и лежать. Он достал из шкафа для одежды кепи и соломенную шляпу. Шляпу надел на голову, а кепи сунул в чемодан. Поднял телефонную трубку, чтобы вызвать такси из деревни до ближайшей станции. После полудня автобус не ходил.
Из гостиной появилась Герда.
— Что это ты делаешь? И зачем надел соломенную шляпу?
— Я звоню вызвать такси, — ответил Люций звенящим голосом.
— Зачем? Почему ты не отдыхаешь, как обычно?
— ПОТОМУ ЧТО Я ЕДУ К ОДРИ!
— Не кричи, — сказала Герда, — Забыла, что ты уезжаешь сегодня.
— Ах, забыла! Велела мне убираться, чем доставила огромное неудобство мне и моей сестре, и даже не удосужилась запомнить, когда я уезжаю!
— Ты пьян?
Проворный Генри тенью прошел между ними с улицы и, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел наверх. Его быстрые шаги затихли в направлении старого крыла.
— Иди-ка сюда, — сказала Герда, — Хочу поговорить с тобой.
— Я могу опоздать на чертов поезд.
— Заходи.
Люций сорвал с головы шляпу, швырнул ее на пол и наподдал ногой. Потом последовал за Гердой в гостиную и со стуком закрыл за собой дверь.
— Как ты смеешь так говорить со мной в присутствии сына!
Герда придвинулась в нему, едва не отдавив ему ноги. Темные волосы строго зачесаны назад и забраны под большую черепаховую заколку, глаза сверкают, бледное широкое лицо выставлено вперед, крупный нос сморщен в ярости.
Люций бочком отступил в сторону.
— Прости, дорогая, прости…
— Я не позволю кричать на себя в моем собственном доме!
— Прости, но я подумал, что ты могла хотя бы запомнить…
— Почему я должна была помнить?
— Я напомнил тебе за завтраком…
— Ну, я не прислушивалась. Мне хватает своих забот, чтобы еще думать, когда и куда ты собираешься.
— Знаю, это касается только меня, все мои проблемы касаются только меня.
— Не хнычь.
— Если я не позвоню, то пропущу поезд.
— Слушай, я передумала. Не хочу, чтобы ты уезжал.
— Что?
— Хорошо, что я перехватила тебя, не то бы ты исчез.
— Могла бы сказать прежде, чем я собрал вещи, я чувствую себя так…
— Слушай, присядь, нет, сперва подбрось дров в камин, будь добр.
— Ты хочешь, чтобы я не уезжал сегодня или вообще никогда? Для меня было бы большим облегчением…
— Ох, да хватит приставать с глупыми вопросами. Садись.
— Мне надо позвонить Одри.
— Люций, прекрати же суетиться и болтать. Теперь слушай…
— Почему ты не хочешь, чтобы я уехал сейчас?
— Я хочу, чтобы ты пошел к Джону Форбсу.
— Что-о?
— Ведь вы встречались время от времени, не так ли? Я имею в виду, что вы ведь ладите?
— Ну да, — ответил Люций. Они сидели вдвоем у камина, — Мы иногда встречаемся в деревне. Дома у него я уже сто лет не был.
Герда, сама же подстрекавшая его перестать водить дружбу с Форбсами, теперь, похоже, винила его в этом.
Неслышно вошла птичье головая Рода с подносом, на котором было все для чая, и проворными руками в перчатках составила чайник, чашки и прочее на маленький плетеный чайный столик возле кресла Герды.
Когда она ушла, Герда сказала:
— Я хочу, чтобы ты зашел к нему.
— Вот так взял и зашел? Не будет ли это выглядеть странным?
— Можешь найти повод, какой угодно, отнеси ему книгу или еще что.
— Книгу?
— Что ты постоянно переспрашиваешь? Пей чай.
— Я так рад, Герда, что не уезжаю. Извини, что только что был груб с тобой…
— Завтра же и сходи.
— Но зачем… зачем тебе вдруг понадобилось, чтобы я пошел к Джону Форбсу?
— Да вот решила снова подружиться с ними. Ходить в гости друг к другу.
— Не понимаю… — пробормотал Люций, — А-а, господи, уж не задумала ли ты поженить Генри и Колетту?