Генри Стенли

Сильное впечатление производил лес, когда, бывало, стоишь у береговой окраины и видишь в реке отражение приближающейся бури, а на противоположном берегу, как армия гигантов, стоят неподвижные ряды деревьев, сурово ожидающих в сумраке сгустившейся мглы первого приступа урагана. Ветер еще только собирается с силами, но тучи надвигаются, молния белым пламенем прорезывает их сверху вниз, раздается оглушительный удар грома — и буря понеслась. Деревья, так спокойно стоявшие до этой минуты, как в писаной декорации, разом склоняют свои вершины и начинают бешено кидаться из стороны в сторону: в ужасе они как будто хотят сорваться с места, но крепкие корни держат их мощные стволы. Ветви крутятся, бьются, вершины то нагибаются вперед, то с размаху откидываются назад; тучи темными массами несутся над ними, слышен треск, свист, завывание ветра и скрип целого моря стволов. Самые высокие из них мощно машут ветвями, как бы нанося могучие удары. Листва шумно лепечет и рукоплещет борцам.

Меньшая братия на опушке тоже вступает врукопашную. Молнии бороздят клубящиеся тучи, там и сям изрыгая свои пламенные стрелы, громы раскатываются с оглушительным треском, далеко отдаваясь в глубине лесов. Наконец, тучи, сгустившиеся до черноты, в последний раз обдают окрестность белым светом, дождь разражается с тропической яростью — все превращается в хаос, вы ничего больше не видите и стоите в безмолвном ужасе, ошеломленные силой урагана. Но через несколько минут ливень словно тушит всю эту огненную бурю, и когда он кончился, лес уже стоит снова тихо и величаво, благородный гнев его миновал без следа...

Во весь день на походе нас донимали муравьи и бесчисленные полчища других насекомых, по ночам же у нас были свои тревоги и беспокойства. Среди ночи раздавались звуки, похожие на взрывы или выстрелы, отчего мы все просыпались. Это значило, что в лесу валятся деревья.

Каждую ночь какое-нибудь дерево было поражено молнией, и всякий раз я боялся, как бы оно своим падением не раздавило половину лагеря. Во время бури ломались ветви, и это производило шум, подобный бурному морскому прибою и перекату волн, бьющихся о каменистый берег. Когда шел дождь, в лагере невозможно было расслышать голосов: только и слышен был мощный плеск низвергающейся воды. Ночной ветер, крутивший ветви и вершины и заставлявший скрипеть раскачивающиеся стволы, крутил также и перепутывал длинные петли лиан и шумел всполошившимися листьями. Кроме всех этих звуков, неумолчно трещали сверчки. Еще звонче их, но так же однообразно кричали цикады и квакали бесконечным хором лягушки. Жалобный вой лемура с его резким, неприятным вскрикиванием производил очень тяжелое, тоскливое впечатление в темноте непроглядной ночи. Тут же какой-нибудь шимпанзе забавлялся стучанием палкой по деревьям, вроде того, как у нас мальчишки трещат по решетке сада.

Около полуночи собирались вокруг нас стада слонов, которые, вероятно, только потому не решались вступать в лагерь, что мы жгли по ночам десятки костров вокруг своей ночевки»...

Вначале все жили надеждой, что лес скоро кончится.

Но дни проходили за днями, а конца леса все не было видно. Через две недели люди окончательно выбились из сил и отказались продолжать путешествие. Но Стенли не мог допустить и мысли, что можно бросить все и вернуться назад, достигнув ценой таких лишений центра материка и находясь перед величайшими географическими открытиями. Отважный исследователь решил идти вперед даже в том случае, если бы все покинули его. Но в самый критический момент занзибарцы остались верны Стенли: обратно вернулась только нанятая на озере Танганьика охрана.

Несмотря на все трудности пути, вечерами участники путешествия собирались вокруг ярко пылавших костров и рассказывали сказки, легенды и предания; почти каждый такой рассказ содержал вполне определенную мораль. Отличившимся рассказчикам Стенли выдавал ценные подарки; немудрено поэтому, что желающих получить их всегда было достаточно, но далеко не каждому удавалось завоевать одобрение внимательно слушающей рассказчика аудитории. Это устное народное творчество свидетельствовало о талантливости народов, населяющих Центральную Африку. Вот один из этих бесхитростных рассказов.

В далекие времена лес был заселен всякими диковинными зверями; водились крупные обезьяны — шимпанзе и гориллы. Неподалеку от селения, в самой чаще дремучего леса, там где ветви деревьев образуют непроницаемый шатер, а подлесок кругом обступает так плотно, что и черепаха не пролезет, жил-был старый горилла, набольший между своими. Многие, проходя мимо, видели его гнездо, но хозяина никогда не случалось видеть им.

Один раз рыбак, разыскивая крепкие ротанговые волокна для сетей, забрался далеко в лесную глушь. Вдруг он увидел громаднейшего гориллу. Рыбак так испугался, что у него выступил холодный пот, а колени задрожали. Опомнившись, он собрался бежать, но горилла говорит ему:

— Ну-ка, подойди сюда, дай на себя посмотреть.— Рыбак испугался пуще прежнего, однако повиновался.

А горилла опять говорит: