Генрих Гейне

Александр Дейч Генрих Гейне

ПРОЛОГ, КОТОРЫЙ МОГ БЫ БЫТЬ И ЭПИЛОГОМ

1

СЕМНАДЦАТОЕ февраля 1856 года. Серый парижский рассвет застал немецкого поэта Генриха Гейне мертвым в постели. Болезнь спинного мозга свалила Гейне в «матрацную могилу», где он пролежал восемь лет в ужасных мучениях.

Муки физические сочетались с моральными, потому что едва ли хоть один из немецких поэтов имел такое количество врагов и ненавистников, как Гейне.

Поверхностно и односторонне было бы искать причины этому в каких-то личных отрицательных свойствах Гейне. Дело в том, что в многочисленном литературном наследии Гейне мы видим яркое, нередко мучительные противоречия — столь естественные для типичного представителя немецкой передовой мелкобуржуазной интеллигенции первой половины прошлого столетия.

Генрих Гейне выступил в литературе как поэт-романтик, певец любви, проповедник аристократической, исполненной эстетизма «чистой поэзии».

Но Гейне развивался в эпоху хоть и медленного, но последовательного роста классового самосознания германского бюргерства.

Дворянская идеология постепенно уступает место революционно-буржуазной. В пору необычайного цензурного гнета и полицейских репрессий немецких монархов Гейне быстро делается опасным и, во всяком случае, нежелательным писателем для привилегированного дворянского сословия.

Он приветствует Июльскую революцию во Франции, оставляет родину, где ему слишком душно, и уезжает в Париж.

Там, как ему кажется, наступило царство настоящей свободы. Но он вскоре видит, что народ, дравшийся на июльских баррикадах, вынимал каштаны из огня для финансовой олигархии Луи-Филиппа II. Гейне, вследствие своей неустойчивости, делает некоторый шаг назад, снова в царство романтизма.

Но в то же время он зорко следит за начавшейся в тридцатые годы борьбой между нарождавшимся промышленным пролетариатом и буржуазией, он интересуется идеями утопического социализма, и можно твердо сказать, что своим кругозором он значительно превзошел немецких буржуазных радикалов своего времени. Он разрывает с ними окончательно в сороковых годах и вскоре после этого встречается с Карлом Марксом, который помогает ему осознать историческую роль пролетариата. Правда, Гейне не стал социалистом, и мировоззрение Маркса осталось в целом им непонятым. Но он видит неизбежность победы коммунизма, он чувствует в этом правоту, — и в то же время боится, что крах старого мира принесет гибель искусству, поэзии, цивилизации.

Как художник-революционер Гейне ненавидел напыщенное сословие узколобых аристократов, тевтонствующих «пивных патриотов», и он жгуче презирал филистеров, мелкотравчатых либералов; с другой стороны — он не был способен примкнуть к коммунистам, хотя и увлекался некоторыми их идеями.

Гейне всю свою жизнь боролся с разъедавшими его противоречиями.

Это было его личной мукой, его тягчайшей творческой болезнью, но из этой муки рождались чистейшие, полновесные жемчуга его поэзии. Ведь жемчуг — это только болезнь раковины. Гейне признается в одном из своих автобиографических произведений:

«Если, читатель, ты хочешь сетовать на разлад, то сетуй на то, что мир сам раскололся надвое. Ведь сердце поэта — цент о мира, поэтому оно с воплем должно было разбиться в наши дни. Кто кичится тем, что его сердце остается цельным, тот признает, что у него прозаическое обособленное сердце. Через мое же сердце прошла великая трещина мира, и потому я знаю, что великие боги щедро одарили меня милостями перед другими людьми и удостоили меня мученического ореола поэта. Мир был цельным в древности и в средние века, тогда и поэты были с цельной душой. Но всякое подражание им в наше время — это ложь, которая ясна всякому здоровому взору и которая не может поэтому уйти от насмешки».

Гейне принадлежал к тому поколению немецкой интеллигенции, которое воспитывалось в атмосфере феодально-дворянской, романтической Германии, в ту пору своей зрелости попало в полосу формирующейся буржуазной культуры и литературы. Сын своего поколения, Гейне неустанно колебался между двумя полюсами, то преодолевая романтическое прошлое и воспринимая новую культуру, то отшатываясь от нее или обратно, в «царство лунного света и соловьев», или бросаясь вперед, к грядущей победе коммунизма.