Генрих Гейне

Восстание силезских ткачей вызвало споры и среди политических эмигрантов, живших за пределами Германии, и в стране. Силезские события нашли отклик в творчестве современных поэтов. Фрейлиграт, Пфау, Веерт, Дронке и, наконец, Гейне создали стихи о силезских ткачах. Можно с уверенностью сказать, что стихотворение Гейне свидетельствует о том, что поэт был гораздо прозорливее его радикальных современников. Вероятно, под непосредственным влиянием Маркса он переоценил сознательность участников силезского восстания. В песне ткачей, той подлинной песне, которая так пленила Маркса боевым кличем, не говорится ни слова о том, что рабочие должны бороться против угнетающих их бога, короля и отечества.

Гейне вскрыл политический смысл восстания ткачей. В зародыше рабочей солидарности он уже провидел те пышные побеги, которые принесут великую победу будущему пролетариату. В своих «Силезских ткачах» Гейне справедливо видит в пролетариях могильщиков старой Германии:

Без слез их взор, печальный и угрюмый,
Сидят у станка и скалят зубы:
«Германия, ткем мы саван твой,
Проклятье трехцветное ведем каймой,
- Мы ткем, мы ткем!..

Проклятье богу, кому сквозь голод

Молились мы, - сквозь голод и холод;
Напрасно мы ждали за часом час:
Он обманул, одурачил нас.
- Мы ткем, мы ткем!..

Проклятье королю, злому владыке,

Кого не тронули наши крики,
Кто выжал из нас последний грош
И дал нас, как скот, повести под нож,
- Мы ткем, мы ткем!..

Проклятье отечеству,- роднее лживой,

Где лишь позор и низость счастливы,
Где рано растоптан каждый цветок,
Где плесень точит любой росток,
- Мы ткем, мы ткем!..

Станок скрипит, челноку не лень:

Мы ткем неустанно ночь и день,
Германия старая, ткем саван твой,
Тройное проклятье ведем каймой,
- Мы ткем, мы ткем!..»

Идеологическая установка этого стихотворения, обессмертившая Гейне, целиком соответствует оценке силезского восстания, сделанной Марксом. Сообщение Каутского о том, что при встречах Гейне и Маркс обходили политические вопросы, по-видимому, опровергается хотя бы на этом примере.

Гейне чувствовал себя кровно связанным с делом Маркса, и когда весной 1844 года «Немецко-французские летописи» закрылись не только из-за разногласий руководства, но и из-за отсутствия средств, Гейне энергично старался помочь молодому начинанию. Это констатирует Руге в одном из своих писем к другу Кехли: «Представьте себе, Гейне принимает очень горячее участие в нашем деле, и хотя я не верю, что он найдет какой-либо золотой выход, все же в своем радикальном рвении он очень любезен. Он заботился об издателе и еще сейчас занят этим. Двести четырнадцать (экземпляров журнала) арестованы при Вейсенбурге, когда они открыто перевозились в Штутгарт без официального разрешения на пересылку. Жандармы и пограничные чиновники катались со смеху по полу, читая «Хвалебные песни королю Людвигу».

Все усилия возобновить выход «Немецко-французских летописей» ни к чему не привели. Журнал закрылся. В пассиве было изданное прусским министром внутренних дел предписание немедленно арестовать, по обвинению в государственной измене и оскорблении его величества, Маркса, Гейне и Бернайса как главных сотрудников журнала, В частности относительно Гейне немецкий посол в Париже фон-Арним возмущенно доносил в Берлин, что поэт опубликовал в первом выпуске журнала «низкие и скандальные» «Хвалебные песни в честь короля Людвига».

После закрытия «Немецко-французских летописей» основное ядро сотрудников перешло, в другое издание. 

4

Некий театральный делец и рекламных дел мастер Генрих Бернштейн вместе с прусским «шпиком» Борнштедтом организовал в Париже с января 1844 года немецкую газету «Форвертс».

Прусский королевский генеральный директор музыки, композитор Мейербеер, помешанный на широкой рекламе, субсидировал газету.

«Форвертс» был довольно безобидной бульварной газетой, и ее руководители имели все основания думать, что ей обеспечено прохождение через рогатки немецкой цензуры. Тем не менее никакая благонамеренность не спасла «Форвертс» от чрезмерной подозрительности прусского правительства. Жалкий лепет про «умеренный прогресс», к которому прибегал «Форвертс», чтобы совершенно не отпугнуть от себя эмигрантские кружки, вызвал запрещение «Форвертса» в пределах Пруссии.