Генрих IV

«Мятеж» Буйона (если можно так его назвать) явился последним серьезным испытанием для власти Генриха IV, однако до конца своих дней он подвергался угрозе со стороны отдельных лиц, покушавшихся на его жизнь. У Баррьера и Шателя нашлось много подражателей. Спустя два месяца после казни Шателя адвокат из Анжера Жан Гедон был задержан на пути в Шартр; ему предъявили обвинение в том, что он отправился из Анжера специально, чтобы убить короля. Он был повешен и сожжен на Гревской площади 16 февраля 1596 года. В том же году в Мо повесили некоего итальянца, находившегося на содержании у австрийского кардинала, по обвинению в намерении убить Генриха IV выстрелом из арбалета. Следующую попытку в 1598 году совершил Пьер Уэн, монах-картезианец из Нанта, недовольный подчинением Бретани французской короне; его также ждала виселица. Фламандский иезуит Ридика-уве после тщетной попытки убить Генриха IV в 1593 году повторно попытался реализовать свое намерение в 1599 году, но был выдан кюре деревни, в которой прятался, недалеко от Лангра; его живьем разорвали лошадьми вместе с одним из сообщников, капуцином Лангле. Весьма курьезной была попытка, предпринятая парижской маркитанткой Николь Миньон: она собиралась окропить постель короля специальной водой, которая, испаряясь, вызвала бы у него болезненную слабость. Девица оказалась столь неосмотрительной, что разболтала о своем намерении графу Суассону, и преступный замысел сорвался. 2 июня 1600 года Николь была повешена на Гревской площади, а тело ее сожжено. Следует упомянуть и некоего Пьедефора, схваченного в Бигорре и казненного в Бордо: он сконструировал арбалет, который можно было спрятать в рукаве и из которого, как похвалялся незадачливый умелец, он не промахнулся бы в короля.

На короля пытались также навести порчу с помощью колдунов. Так, в 1608 году некий дворянин из Нормандии, Сен-Жермен де Раквиль, колол иголкой восковую фигурку, изображавшую короля. За это ему 3 мая 1608 года отрубили голову, а двоих его сообщников повесили. Но наиболее интересное из этих покушений предвосхитило способ, к коему прибегнул Равальяк: Жак де Иль, помощник прокурора из Санлиса, 19 декабря 1605 года около пяти часов вечера, когда Генрих IV, возвращаясь с охоты, проезжал по недавно выстроенному Новому мосту, ухватился за полу его плаща, тем самым заставив его обернуться, и замахнулся на него кинжалом, который спутникам короля удалось вовремя вырвать из руки нападавшего. Его тут же отправили в тюрьму, где он спустя несколько дней умер. Это покушение явилось для короля воистину «последним серьезным предупреждением».

Став королем Франции, Генрих IV ни разу не наведывался в свой родной Беарн, словно желая показать, что интересы королевства в целом для него важнее «малой родины». Вместе с тем он и не забывал ее. В феврале 1608 года он позволил иезуитам возвратиться в Беарн. Их появление было крайне нежелательно для протестантов юга, однако король был уверен, что от членов Общества Иисуса ему теперь будет больше пользы, нежели вреда: они сыграют роль противовеса не в меру ретивым гугенотам и наверняка не сделаются агентами Испании, к которой они с недавних пор относились весьма прохладно. В начале 1609 года Генрих IV опубликовал эдикт об объединении Наварры с Францией, тем самым накрепко привязав вотчину д’Альбре к королевству Бурбонов. Одно время он собирался оставить Наварру и Беарн в качестве отдельного наследства для своей сестры Екатерины, однако она в 1604 году умерла, так и не родив наследника и предоставив брату-королю распоряжаться родовыми владениями. И он распорядился.

Осень фавна

Вечером 16 января 1609 года королева Мария Медичи устроила в Лувре большое балетное представление под названием «Нимфы Дианы». Для участия в задуманном действе она пригласила самых красивых женщин двора. В этом сонме красавиц блистала одна юная девица, почти еще ребенок, пятнадцатилетняя дочь коннетабля Монморанси, Шарлотта де Монморанси. Дефилируя среди «нимф», она поразила дряхлеющего короля в самое сердце. Так вспыхнула последняя страсть «странствующего рыцаря любви». Правда, жесточайший приступ подагры не позволил ему тогда же заняться очередным объектом своего вожделения. Более того, к великому своему огорчению он узнал, что, сам того не ведая, он уже одобрил брак Шарлотты со своим приятелем и верным слугой Бассомпьером, который отнюдь не обещал быть покладистым супругом. Для него брак с этой юной красавицей знатного происхождения, претендентов на руку которой хватало с избытком, был завидной партией. Старик Монморанси любил Бассомпьера и был бы рад видеть его своим зятем.