Генрих IV

Король быстро утешился. 15 апреля, в четверг Пасхальной недели, Никола Рапен заметил, что король успокаивается: «На авансцену выходит {464} мадемуазель д'Антраг, и всем ясно, в каком качестве. Клин клином вышибается». Это для сердца. А для ума — в конце апреля в прихожей короля повесили портрет принцессы Тосканской.

Итак, Габриель отжила свое. Если бы не свершилось чудо, женился бы на ней король? И если бы он на ней женился, как отреагировали бы на это Франция и Европа? Ответа нет. В истории монархической Франции нет примера, когда короли брали в жены любовниц, не считая мадам де Ментенон. Но эти два случая несопоставимы, так как внучка Агриппы д'Обинье не была королевой, и ее брак был морганатическим. Однако можно предполагать, что замужество Габриели и узаконение ее детей вызвали бы во Франции губительные смуты, и убийцам, возможно, удалось бы устранить короля на десять лет раньше.

И тем не менее Габриель д'Эстре, эта фаворитка, ушедшая из жизни в двадцать пять лет, эта содержанка, ради которой Генрих IV разбазаривал государственную казну, заслуживает хвалебной эпитафии. Она не оказывала на короля пагубного воздействия, не была соткана из ненависти и жестокости, как Генриетта д'Антраг. Напротив, она была воплощением кротости и умиротворения. Коризанда вдохновила Генриха на героическую войну, Габриель пришла, чтобы способствовать миру. Если история хоть немного обязана ей Нантским эдиктом, она вполне заслуживает благодарности поколений.

В любом случае с ней окончательно умер XVI век. {465}

Назад К оглавлению Дальше

*) В книге «в Нераде». OCR.

1) Стяг императора Константина (прим. переводчика).

2) «Тебя, Господи, славим», католическая молитва (лат., - прим. перев.).

3) «Помилуй», католическая молитва (лат., - прим. перев.).

+) Так. OCR.

Часть третья. Первый Бурбон

В десятой главе третьей книги «Опытов» Монтень говорит о некоем принце, открывшем ему механизм своего характера. В этих откровениях нетрудно узнать Генриха IV. Бывший мэр Бордо продолжает повествование собственными рассуждениями о персонаже: «Я считаю, что он более велик в неудачах, чем в успехе. Его поражения более значимы, чем победы, его скорбь больше впечатляет, чем триумф». Мирные года царствования, до которых Монтень не дожил, вполне соответствуют этому суждению. Достигнув высшей власти, сложит ли оружие этот увенчанный славой победоносный Марс, станет ли он придатком своих ратных подвигов, когда у него уже не будет поприща для новых побед? Вопрос стоит не совсем так, прежде всего потому, что «мирное царствование» — всего лишь привычное наименование отрезка времени после Нанта и Вервенна. На самом же деле на горизонте вырисовывалась война с Савойей, скрытый конфликт с Испанией, наконец, угроза войны с Германией. Внутренняя война с {467} каждым годом все больше угрожает спокойствию королевства. Дело герцогов Бульонского и Бирона, позже заговоры семейства Антрагов — это всего лишь видимая часть огромного айсберга аристократических мятежей, постоянно угрожавших королевскому кораблю. И Беарнец сохраняет свои привычки воина, в любой момент готового вскочить в седло и идти во главе армии, чтобы сражаться или по крайней мере запугать врага своим присутствием. Мир в эти двенадцать лет был весьма относительным. Опасность, военные и политические комбинации все еще остаются мощным стимулом для поддержания предприимчивости и смелости Генриха IV.

Другой фактор, не позволяющий согласиться с упрощенным взглядом на достижения этого короля, — значение Сюлли. Если король так его возвысил, то это потому, что он a priori и a posteriori одобрял деятельность своего министра; но в выразительном диалоге, который постоянно идет между ними, кто из них истинный инициатор экономического подъема, и аграрной политики, и новой организации финансов? Кто творец этого современного государства с безупречно работающим механизмом? Кто предтеча Ришелье и Кольбера? Если ставить вопрос таким образом, то ответ на него один: Сюлли. Более правильный и более удобный путь — это составить перечень основных чаяний короля, тех, что легко обнаруживаются в его письмах, тех, ради которых он жертвует удовольствиями, любовью, охотой, игрой. И мы в первую очередь найдем в этом перечне страстное желание основать династию. Он — первый Бурбон. И он не успокоится, пока не получит законного сына. Флорентийский брак, заботы о совместном воспитании всех детей, {468} чтобы обеспечить их доброе согласие в будущем, связаны с этими сугубо династическими интересами. К этому следует добавить одержимость матримониальными планами, чтобы предложить весь мир немалому королевскому выводку.