Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса

Я открыл Евангелие от Луки, пятнадцатую главу, и начал читать с десятого стиха.

«Так, говорю вам, бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся».

Или у человека, который осознает, что он не грешник.

«Еще сказал: у некоторого человека было два сына…»

Две дочери.

«…и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следуемую мне часть имения. И отец разделил им имение».

Подобно тому Мария попросила для себя право наследования – по праву ее испанского первородства и титула принцессы – дабы исключить всех прочих.

«По прошествии немногих дней, младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно».

Мария «расточила свое имение», избрав взамен протест и аскетическую уединенную жизнь.

«Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться».

Да, Мария жила в нужде. А «голод» – это попытка Анны отравить ее и лишить друзей.

«И пошел, пристал к одному из жителей страны той; а тот послал его на поля свои пасти свиней».

Она решила, что Шапюи будет ей опорой, и верила его пустой болтовне об императоре-спасителе и мятеже против меня, английского монарха.

«И он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи; но никто не давал ему».

Да, Карл оказался щедрым лишь на посулы. А папа кормил ее пустой шелухой своих указов.

«Пришед же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода!»

Мария поняла, что ее одурачили, предали и покинули.

«Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих».

Именно так Мария и сделала, написав мне смиренное письмо.

«Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим…»

Я согласно кивнул. Да, Мария непременно скажет так при нашей встрече. И получит прощение.

«А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка и заколите; станем есть и веселиться. Ибо этот сын мой был мертв и ожил; пропадал и нашелся».

Я закрыл Большую Библию. Да, все верно. Моя дочь была мертва и ожила. Можно вернуться к жизни, пока ты не в могиле…

Я весь извелся, ожидая часа, назначенного для «смиренного» прихода Марии. Она прибудет во дворец и огласит все то, что написала в письме. Мы увидимся с ней наедине. Мне не нужны свидетели.

Во второй половине дня я, вырядившись в парадные одежды (ибо дочь должна увидеть во мне не только отца, но и короля), просидел в них больше часа, томясь от жары. Мне стало ясно, что она не придет. Наверняка в последний миг у нее возникло новое «сомнение», вызванное неистовой преданностью памяти Екатерины… Я испытал такое острое и глубокое огорчение, что впору было объявлять траур. Умерла надежда, а гибель ее рождает непреходящую скорбь; тело просто подтверждает этот постфактум.

Я жил радостными ожиданиями, был окрылен надеждой… и вот вторая смерть. Господь терзает нас тщетными упованиями; наши земные суетные чаяния, которыми мы сами мучаем себя, – лишь слабое подобие Его пыток.

Дверь открылась. Я уже больше не смотрел туда, и поэтому увидел Марию, когда она уже вошла в зал. Она показалась мне призрачным видением.

Крохотная юная женщина… моя малышка. Из-за невысокого роста она выглядела совсем по-детски, гораздо младше своего настоящего возраста.

– Отец…

Какой же у нее низкий и хриплый голос. Трудно поверить, что он доносится из столь изящного маленького рта…

Не дав мне опомниться, Мария бросилась к моим ногам и довольно брюзгливым тоном забормотала:

– В полнейшем смирении припадаю я к вашим ногам, стремясь постичь вашу благодатную доброту, о мой милосердный, вспыльчивый и благословенный отец, глава церкви Англии…

Ее речь превратилась в скороговорку, когда она, продолжая каяться, признала кровосмесительный брак ее матери и, отказавшись от преданности Риму, одобрила мое духовное верховенство.

Наклонившись, я мягко поднял ее с колен и заключил в объятия. Ее голова едва доходила до моей груди.

– Мария, дочь моя. Вам не надо больше ничего говорить. Спасибо, что вы вернулись ко мне.

И тут из ее глаз брызнули слезы, и я понял, что она плачет из-за того, что «предала» свою покойную мать. Но ведь продолжение жизни не является изменой. Ничего не сказав, я позволил ей выплакаться. Ах!.. Мое сердце пело, радуясь ее возвращению… и освобождению от Екатерины и Анны. Хвала Господу, обе они в могиле. С их смертью упали оковы прошлого, я избавился от груза былых ошибок.

– Мы рады приветствовать вас при дворе, – наконец сказал я. – Пойдемте, королева желает увидеть вас.

– Королева Джейн всегда была добра, – монотонно и медленно произнесла она.