Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса

Я скосил глаза на Брэндона. Он откинулся на спинку кожаного кресла, привезенного с Востока. Последнее время он изображал из себя султана, дескать, его старым костям удобнее на мягких персидских оттоманках, а курение кальяна (по-моему, этот дым ужасно вонял) улучшает его настроение. Он наблюдал за сражением из-под полуопущенных век. У него появилось некоторое сходство с бычьей лягушкой, вылезшей на лист гигантской кувшинки, но я помнил, какое страстное у него было лицо в 1524 году и как сверкали из-под забрала его глаза, когда он едва не убил меня на турнире…

– Пожалуй, мы могли бы удивить их парой славных приемов, да? – сказал я, похлопав его по плечу.

Он не ответил. Либо слух начал подводить его, либо он полностью погрузился в свои мысли. Не важно. Сидящий рядом с ним Кромвель с неодобрением показал на кальян.

Я невольно заметил, что наше общество поделилось на две группы: пожилые мужчины и молодые женщины, причем последние жадно следили за выступающими на поле рыцарями.

В Анниной половине ложи расположились ее новые придворные дамы и фрейлины. Я поглядывал на них, умудренный жизнью ценитель очарования юности, – так мне представлялось…

В памяти вспыхнуло белое видение: волна кружев… черно-белый Майский день, когда Анна бросила носовой платок Норрису… Я даже подумать не мог, что боль бывает такой живучей. Она пронзила меня, и я ощутил прилив слабости.

Вновь взмыл в воздух квадратик кружевной ткани, но это уже не было воспоминанием. Изысканная дама в розовом, которую я заметил на свадебном обеде, бросила платочек Калпеперу, и он ловко закрепил этот шелковый знак внимания на своих доспехах. Однако девица вряд ли была влюблена в него – она вертела головой направо и налево, то и дело принимаясь оживленно болтать с соседками. А до этого терзала и комкала в руках несчастный платок. И когда Калпепер упал, юная леди едва взглянула в его сторону.

Она прижала к груди пухлую ручку, и вдруг мне все стало ясно: именно ради этой особы Калпепер интересовался бархатом, намереваясь обольстить ее.

Очевидно, он не преуспел. Ни одна девушка не будет следить за своим соблазнителем так небрежно, как эта сиротка – как бишь ее имя? Говард? – смотрела на Калпепера. Его уже уносили с поля, на снегу пламенела кровавая дорожка, но госпожа Каштановые Локоны, хихикая, шепталась с другой фрейлиной.

Желая погреть обутые в легкие туфельки ножки, она подставляла их к жаровне, касалась на миг раскаленного металла и быстро отдергивала. Это была опасная игра, после шестого или седьмого раза подошвы просто сгорят, и тогда бедняжка закричит от боли.

Я подобрался к ней по проходу и снял с нее туфельку. Ее ножка оказалась теплой и крошечной, как у ребенка. Неужели ноги могут быть такими пухлыми и розовыми? Сколько я себя помню, мои ступни всегда были твердыми и мозолистыми. А девичья ножка была сама сочность, иного слова не пришло мне в голову.

Посмотрев на ее лицо, я отметил, что девичьи щечки тоже мягкие, сочные и розовые. На них поблескивали слезы, а полные губки дрожали. Мне еще не приходилось касаться столь восхитительно трепетного и при этом такого чувственного создания… и в то же мгновение я понял, что должен обладать ею.

Я ничего не сказал. Просто встал и вернулся на место.

Решено. Она будет моей. Для обладания ею достаточно одного моего слова. Я жил в мире, где все желания удовлетворяются. Ужасало их отсутствие. Оно подавляло меня, превращало в мертвеца.

И вот я вновь ожил. Желание означало жизнь. А я хотел госпожу Говард так неистово, что одновременно сгорал от стыда и изнемогал от страсти.

В ту ночь я не смог заснуть. Ибо испытал столь же сильные чувства впервые с тех пор, как во время светской инвеституры (25 июня 1525 года; мне никогда не забыть эту дату) увидел очаровавшую меня Анну Болейн. Может, это тоже колдовство? Нет, теперь уж меня не проведешь. Чарами ведьма воспользовалась позже. А мое чувство, возникшее в тот день, было подлинным и неоскверненным.

Пережить его вновь?! Я уже не надеялся испытать нечто подобное, и вот оно пришло нежданно-негаданно – в моем-то возрасте!

Я пролежал целую ночь без сна, грезя о наслаждениях любви, радуясь сознанию того, что вскоре произойдет, ибо имел власть приказывать и получать все, что захочу. Калпеперу не сравниться со мной. Да, промежуток между зарождением и исполнением желания исполнен блаженной пытки. Но только в это время полностью принадлежит нам предмет нежной страсти.

Рядом тихо похрапывала Анна. Я глядел на нее с теплым чувством – ведь она странным образом способствовала оживлению моей теперешней жизни и будущему счастью. Если бы не случилось этого брачного договора, я, возможно, продолжал бы тосковать, скорбеть и пережил бы все свои желания. Я убедил себя в этом. Я испытывал благодарность даже к Франциску и Карлу. Без их враждебности я никогда не согласился бы на вынужденный брак, не обзавелся бы королевой, а королеве не понадобились бы фрейлины…