– Разумеется, последнее… более убедительно… – ответил он, пожав плечами. – Однако будет вполне уместно, если вы представите этот брак как политический союз, который предпочли не доводить до конца.
– По вашим словам, я ношу корону не на голове, а на своих половых органах.
Он окинул меня взглядом, будто говоря: «В вашем случае, сир, это возможно».
– Сначала вы ославили меня как рогоносца при разводе с Болейн, а теперь намерены осрамить как импотента! – проворчал я.
– Вы же сказали, что желаете получить свободу! Для этого надо всего-навсего сыграть несложную роль в смешной пьеске. К сожалению, другого предложить не могу.
Считался ли комедией развод с Нэн? Вряд ли. Она прелюбодействовала… любая ведьма заслуживала смертной казни, к тому же будучи изменницей…
– Королю не пристало забавлять публику, – сдержанно заявил я.
– Вы позабавите ее еще больше, сев на телегу с «ранней помолвкой». А если оседлаете «немощную» клячу, то наверняка завоюете поддержку и сочувствие любого мужчины в Англии. Строптивый петушок порой заставляет страдать каждого человека.
– Но я не каждый! У короля особое положение… на него возложена исключительная ответственность…
Большая ответственность во многих отношениях.
– Вы вправе были бы отказаться, если бы оставались бездетным, – возразил он, – или в случае невозможности иметь детей в дальнейшем. Вдруг вам попросту явился Святой Дух и возвестил, что не всякая женщина будет вам достойной женой? – добавил Кромвель.
В его устах избирательность моей слабости звучала как духовное мужество.
Я задумчиво хмыкнул. Боже, в чем вопрос? Я сделаю признание, и дело с концом. Надо мной посмеются день-другой, неделю-другую, зато я буду свободен и обвенчаюсь с Екатериной гораздо быстрее, чем закончится по-черепашьи медленное разбирательство дела о помолвке Анны с герцогом. О моя Кэтрин, вы увидите, как я люблю вас! Я готов пережить насмешки. Они ничего не значат для меня, ведь я смогу обладать вами на неделю, на день, на час раньше.
Анна получила распоряжение незамедлительно переехать в Ричмондский дворец – якобы из-за вспышки чумы в Лондоне. Ей сообщили, что я последую за ней в ближайшее время. После ее отъезда я спокойно выложил на письменный стол длинный брачный договор, дабы открыто изучать его тонкости в любое удобное время.
Теперь можно, отбросив осторожность, приглашать к себе Екатерину. Не отправиться ли с ней в Нонсач? Пусть она выберет обстановку для своих будущих покоев.
– Они еще не закончены, – сказал я ей, – их можно отделать исключительно по вашему вкусу.
Она смущенно рассмеялась:
– Я не представляю, как нужно обустраивать королевские апартаменты.
– Этот дворец, любовь моя, будет чертогом удовольствий. Он должен полностью удовлетворять нашим вкусам. Ничего подобного пока не существует… ибо нет на свете другой такой пары, как мы с вами.
– Ах, мои вкусы столь… неприхотливы, – произнесла она с божественно скромным видом.
– Но у вас же есть какие-то капризы и желания!
Обняв скромницу одной рукой, я привлек ее к себе.
Да, желания. Я знал, что они обуревают ее. Несмотря на ее изящные девичьи манеры, я невольно сознавал – чувствуя, как влажнели порой пухлые пальчики, или видя во время прогулки на ее платье между лопатками темные крылышки от пота, – что она страстное создание. Мне оставалось лишь разбудить ее страсть. И я разбужу, разбужу… Еще до того, как начнут забивать гусей на Михайлов день, клянусь Богом, я всколыхну глубины ее неистовой натуры, как штормовой ветер изменчивую морскую гладь.
– Да, есть. И надеюсь, ваше величество, что вы благосклонно и милостиво примете мои просьбы.
Она пригладила тесный лиф платья. Атлас собирался в блестящие складки вокруг ее грудей, подчеркивая их сладостную прелесть. О прохладная шелковая синева! Какие наслаждения ты скрываешь?
– Вы просите о милости? О нет, ее надо заслужить! – усмехнулся я.
Никакой милости до тех пор, пока я не засну блаженным сном на промокшем от страсти ложе. Никакой милости, пока порочный дневной свет не озарит наш брачный чертог. В тот непристойный день! С его беззастенчивым любопытством и благоприличным освидетельствованием.
– Приходите ко мне в опочивальню сегодня вечером, – жарко прошептал я ей на ухо.
– Нет-нет!
Она вздрогнула и попыталась отстраниться.
Ладно. Ее добродетель намерена выдержать любые удары, и ключ к ее замку предоставит мне только свадебный обряд. Пусть так и будет. Целомудрие превращало ее в старую скрягу с шотландского севера, у которой не допросишься даже снега зимой. Ладно, доиграем до конца сказку о спящей красавице.
– Что ж, всю одинокую ночь придется стонать от мучений любви, – с глубоким вздохом заметил я.
– Не хотелось бы мне быть мужчиной, – улыбнулась она.
«Женщины тоже стонут от желания, – подумал я. – Скоро, скоро вы сами все узнаете».
Но не открыл ей своих тайных мыслей.
– Спокойной ночи, дорогая, – сказал я, невольно прощаясь с ней так же, как с Анной.
А что еще я мог пожелать невинной деве?
Кромвелю я дал определенные указания.
– Вы подготовили документ, который следует отправить на подпись принцессе Клевской?