Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса

– Да-да, конечно. – Внезапно назойливое внимание слуг вызвало у меня раздражение. – Тогда прямо сейчас и пойдем.

Я заставил себя улыбнуться и предложил даме руку.

Вместе мы вошли в дворцовую церковь. Но я не спешил сразу приступать к молитвам, и мы постояли, ожидая, пока глаза привыкнут к тусклому освещению. Над нами в вышине, на темно-синем церковном своде блистали золотые звезды.

– Здесь темно, как в турецком шалмане, – вдруг заметила она. – Темно и душно.

После вчерашней праздничной службы в зале еще витал затхлый запах, смешанный с благовониями.

– К Иисусу следует приходить со светом, ведь сама Мария явилась к Нему в Светлое воскресенье Пасхи, – сказала она.

Она не собиралась извиняться и даже не пыталась смягчить резкость своего замечания. В отличие от меня у нее не возникло страстного желания проскользнуть к статуе Мадонны и встать там на колени в уединенной молитве. Она лишь склонила голову, пытаясь вычитать что-то в принесенном с собой молитвеннике. В этом тусклом свете ей вряд ли удастся разглядеть буквы.

Смущенный, я прошел в молитвенную нишу перед статуей Девы Марии. Когда вышли причетники во главе с Кранмером для проведения мессы, я поднялся со скамеечки и вернулся к Кэтрин. Взяв ее за руку, я провел ее в королевскую ложу.

Леди Парр была рядом со мной в течение всей службы. Мы вместе приняли причастие. Правда, из-за вдовьего покрова я не видел ее лица.

Месса завершилась. На выходе из храма Кранмер обнял и благословил каждого из нас. Я окунул пальцы в чашу со святой водой, но Кэтрин не последовала моему примеру.

В молчании мы прошлись по Длинной галерее. Поглядывая на опущенную голову своей спутницы, я видел лишь длинные концы ее черного головного убора. Ее юбки мягко шелестели по полированному полу.

– До поможет вам Бог, Кэтрин, – наконец сказал я.

– И вам, – ответила она с особым чувством.

Ее искренность была несомненной.

– Вам, по-моему, не понравилась служба, – продолжил я разговор. – Вы не смогли почитать свой молитвенник и упомянули, что в часовне слишком темно. Все-таки ваш покойный супруг оставался преданным папским католиком.

Папский католик. Так я теперь называл тех, кто полагал, что истинные верующие должны оставаться под властью Рима.

– У нас с мужем были разные взгляды, – произнесла она так тихо, что я едва расслышал. – Владыка наш Иисус призывал нас к разделению. – Внезапно она подняла голову и открыто взглянула на меня. – «Ибо отныне… в одном доме станут разделяться…»[135] Разделяться ради Господа.

Ее простое лицо озарилось вдохновением. Черты, лишенные земной прелести, стали прекрасными.

Я буквально остолбенел. Прежде мне не приходилось видеть такого. Хотя красота была мне знакома во всех своих проявлениях, я впервые узрел красоту духовную. Прежде я полагал, что это всего лишь метафора. И вот она открылась мне, лишив меня дара речи.

– Верно, Кейт.

Протянув к ней руку, я сдвинул назад уродливый вдовий убор. Солнце, светившее в окна галереи, воспламенило золотисто-рыжие, зачесанные назад волосы леди Парр.

– Вы не обязаны носить траур, – мягко заметил я. – Кто же скорбит, когда надо радоваться Воскрешению Владыки.

Она послушно сняла головной убор.

Обед ждал нас в малой гостиной, где уже накрыли обеденный стол. На роскошной белой скатерти поблескивали золотом тарелки и прочая утварь.

– В это время года выбор блюд весьма ограничен.

Нам еще ничего не подали, а я уже начал извиняться за скудность трапезы.

– Пять хлебов и две рыбки? – со смехом спросила она.

– Немногим более того, – признал я.

В конце зимы, как правило, пекли хлеб из залежалой ржаной муки, он получался плотным и тяжелым. Из этой же муки делали сытные похлебки. Кроме того, нам принесли блюдо с карпом.

– Кто заботится о карповых прудах после закрытия монастырей? – прозаично спросила вдова.

Да, именно монахи усердно разводили карпов, благодаря чему эта вкусная рыба стала обычным блюдом зимнего стола.

– Фермеры. Но мы больше не можем рассчитывать даже на карпов, ведь идет Великий пост.

– Глупый папский обычай, – оживилась она. – Я рада, милорд, что вы упразднили много предрассудков.

– Но еще недостаточно, верно? – спросил я, тщательно выбирая слова.

Она тоже подумала, прежде чем ответить.

– Жизнь меняется. Лишь истины незыблемы.

– Что вы читали в церкви? – поинтересовался я, резко меняя тему. – Или, вернее, хотели прочесть?

Я кивнул на лежащую рядом с ней книгу.

– Мой молитвенник, – сказала леди Парр, передавая его мне. – Результаты размышлений… некоторые молитвы я составила сама.

Я открыл книжицу и увидел подчеркнутые слова «вера», «Писание», «кровь», «оправдание». Да, попахивает протестантизмом.

– Будьте осторожны, Кейт, – мягко предупредил я, возвращая молитвенник.

Она слегка скривилась и натянуто произнесла:

– Никто не называл меня Кейт.

– Разве нет? Но это же светлое имя, столь же радостное, как вы сами. От него веет молодостью, так же как от вас. – Неужели только мне удалось увидеть ее такой? – Но если вам угодно, я могу вернуться к церемонному «леди Парр».

Она не стала возражать.

– Вы пригласили меня, ваше величество, потому что приготовили для меня подарок?