Генштаб без тайн

За дверью моего кабинета слышу похоронный голос полковника Толи Ткаченко, возвратившегося из финчасти:

— Денег нет. И не будет.

После этого Ельцин, Чубайс, Черномырдин, Лившиц и другие известные товарищи попадают под мощный кинжальный огонь офицерских матюков. И это уже становится ритуалом.

Кто-то пытается шутить:

— Офицеры офигели от финансовой фортели.

Никто не улыбается.

Глаза полковников — как у голодных собак, которым пообещали, но не дали долгожданную кость.

Что делают генштабисты, когда их в очередной раз «бросает на камни» родное до боли государство?

Правильно.

Раскошеливайся, богатенький Буратино, иначе в следующий раз никто не прикроет, когда тебе на левые заработки надо будет смыться.

И уже плещется в граненые стаканы огненная вода.

При демократии пить мы научились гораздо лучше, чем работать.

Уборщица Валя сказала мне однажды:

— Еще немного, и я за пустые ваши бутылки на японский телевизор насобираю.

Венок

По кабинетам Генштаба секретчики разносят указ президента № 46 «Об учреждении военного геральдического знака — эмблемы Вооруженных сил Российской Федерации».

На эмблеме орел держит в одной лапе меч, а в другой венок.

Глядя на них, я думаю, что самое подходящее название этой мишуре — «Прощай, оружие!» или «В последний путь» — веночек очень кстати. Совершенно некстати этот значок, который высосет из нашей, и без того тощей, военной казны не один миллион. Это все равно, что голодному нищему — ожерелье папуаса. Вещь оригинальная, но в данный момент неуместная. Можно и потерпеть.

Так думаю не только я.

Уже слышу, как несут по кочкам друзья-однополчане новый президентский указ. Хилая поступь бестолковой военной реформы опять встречается артиллерийскими залпами офицерского цинизма.

Потом разговор обретает уже вполне нормальные черты, но желчного пессимизма от этого в словах не становится меньше.

Люди «Арбатского военного округа» хорошо знают, почему не состоялось 8 января на Совете обороны обсуждение проекта военной реформы в начале, а затем — и в конце месяца. Наверняка не состоится оно и в середине февраля. Уже хотя бы потому, что из Кремля очень неуверенно и почти шепотом передали министру обороны команду «на всякий случай приготовиться». Авось подъедет Верховный. А точнее — если подвезут…

Получается так, что затянувшиеся роды военной реформы вновь напрямую зависят от насморка Верховного Главнокомандующего. Однажды секретчик принес мне очередную порцию радиоперехватов Федерального Агентства правительственной связи и информации. В одном из них забугорный статист сообщал, что его институт подсчитал: Ельцин в течение года работал два дня из трех. По-иному можно было понять и так — 35 процентов нетрудоспособности.

Может, мы невезучие? Нам всегда что-то мешает. Враги народа. Империализм. НАТО. ЦРУ. Маразм Генсека. Евреи. Хворь президента…

Армия продолжает чахнуть. Друг говорит:

— В «Красном доме» дождутся, что военные его чуток пошунтируют. Причем бесплатно и без Дебейки.

Я думаю, что если нас доведут до ручки, то шунтировать придется не только Красный, но и Белый дом.

Хотя куда уж дальше доводить.

А может, мы не невезучие, а глупые? Но как тогда быть с аксиомой «везет дуракам»?

Уже лет десять армия ждет обещанного явления реформы личному составу. Сегодня ни в какую реформу никто не верит. Чем больше разговоров о реформе, тем хуже дела в войсках. Разговоры о реформе уже превратились в ритуальные причитания людей в погонах в ответ на бодрые прожекты вечно беременной обещаниями власти.

Раз пять обещали нам реформу при Горбачеве.

Раз пятьдесят обещали нам реформу при Ельцине.

Но не успевают новорожденные — указ-уродец или одноглазая концепция — прикоснуться квелыми губками к тощей груди экономики, и им уже вскоре выписывают свидетельство о смерти.

Так и маемся. Между роддомом и кладбищем.

Полковник Атамась сказал:

— У нас военная реформа уже похожа на привидение. Все о ней говорят, но никто ее не видел.

История болезни

Кремль громко заговорил о военной реформе еще при Горбачеве, когда волны перестроечного трепа захлестывали страну. «Шли процессы». Тогда мне казалось, что нет в Союзе человека, который бы не считал себя крупным специалистом по реформе Вооруженных сил.

Газеты и журналы закишели статьями, вдребезги разносящими застой в армии. Генералитет изображался в облике эдакого разжиревшего и туповатого бюрократического сословия, не желающего изменять порядок вещей, да и не знающего, как и что делать. О Минобороны и Генштабе в прессе рассказывалось как о жутко консервативных конторах, хозяева которых цепко держались за свои кресла и всячески противились прогрессивным переменам.

И был в то время только один человек, который, казалось, лучше всех на свете знал, как именно реформировать армию. Министерство обороны не знало, а он знал. Генеральный штаб не имел понятия, а он ведал.