Гены-убийцы

Тогда он прибег к своему неотразимому приему. Лицо его приняло выражение спокойной мужественности, от которой у женщин чаще всего слабели коленки. Улыбнувшись самой сексуальной из своего набора улыбок, он принял вальяжную позу.

– Слишком хорошая ночь, чтобы провести ее в больнице.

Она ничего не ответила. Он вошел следом за ней в лифт.

– Как вас зовут?

– А что? Вы боитесь проехать четыре этажа в обществе незнакомки?

– Я надеялся, что вы перестанете быть незнакомкой, – сказал Римо.

– Вот как?

– Да, так.

– Очень мило, – произнесла грудастая блондинка.

Бостонская улица обдала их жаром. От автомобильных выхлопов перехватывало дыхание, тротуар больше походил на тропу через незнакомый горный перевал. Рев машин напомнил Римо, что массачусетские водители слывут самыми дрянными во всей стране, а полицейские штата спускают курок без малейшей надобности. Женщина направилась к своей машине на стоянке.

Это был темный фургон. Римо зашагал за ней следом, нагнал и ласково взял за руку. Она ощерилась.

– Слушай, красотка, остынь. Мы можем дружить, а можем и нет.

– Я выбираю второе, – отрезала женщина.

Она села в машину. Римо сел с ней рядом.

– Как это у вас вышло? Дверца была заперта.

– Я фокусник, – ответил Римо.

– Тогда испаритесь.

– Ладно, леди, у меня к вам дело. По-моему, с вашей помощью я смогу выйти на сумасшедшую людоедку, которая терроризирует Бостон.

– Каким образом? – спросила она тихим голосом, сразу лишившимся недавних самоуверенных ноток.

– Я же сказал, что я фокусник. Хотя необязательно быть фокусником, чтобы понять, кому может понадобиться эта дрянь из лаборатории.

– Изолирующий гель, – подсказала она.

– Ага.

– А ты симпатичный!

– Знаю, – ответил Римо. – А все тренировка. Женщины сразу это чувствуют. Но должен признаться, стоит таким стать, как сразу перестаешь этим гордиться. Вот что печально! Только когда тебе чего-то недостает, ты делаешь из этого проблему. Так что попробуй забыть о том, какой я хорошенький, и вернуться к гелю.

– Кто-нибудь еще знает обо мне и об изолирующем геле?

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому, – ответила она и ласково положила ладонь ему на грудь, чуть-чуть зацепив ногтями его тонко настроенное тело. Римо покосился на ее руки и сразу увидел то, что хотел увидеть.

– Давно ты изменила внешность? – спросил он.

– Что?!

– Твое лицо не подходит к рукам. Твоим рукам тридцать с лишним лет, лицу – двадцать два, от силы двадцать три года. Давно? И где доктор Файнберг? Мы можем поладить, а можем и не поладить.

– Доктор Файнберг? Да вот она!

Только тут Римо понял, что угодил в заурядную ловушку, от которой Чиун не уставал его предостерегать с самого начала тренировки. Глаза не видят, уши не слышат, нос не чует! Так звучало предостережение, а означало оно, что большинство людей не видят, не слышат, не чувствуют, а просто припоминают аналогии, и то лениво. Увидев что-нибудь, они не воспринимают увиденное как таковое, а относятся к нему как к частному от общего.

Примером служила сосиска «хот дог». Свой первый «хот дог» ребенок нюхает, ощупывает, изучает. Впоследствии он впивается в него зубами без всяких сомнений. Пусть так поступают взрослые и дети, пусть «хот доги» не представляют опасности, но для стажера Синанджу, чья выживаемость должна превосходить выживаемость любого другого человека на свете, это никуда не годилось.

Сейчас Римо ощущал свою оплошность грудной клеткой: ногти женщины раздирали его плоть, подбираясь к костям. Он принял это создание за молодую грудастую блондинку, посвящавшую прическе больше времени, чем утренней гимнастике.

В этом-то и состояла его ошибка. Римо завопил от боли: рука блондинки полоснула его по щеке, раздирая ее в кровь. Его ошибка усугубилась тем, что он поддался панике. Прекрасный цветок обернулся смертельно жалящей крапивой.

Сейчас, оказавшись безоружным перед лицом смерти, Римо разом забыл все, чему его учили. От страха он попытался влепить ей обыкновенную затрещину, которая даже не достигла цели.

Шипящее чудовище терзало его живот. Он чувствовал себя беспомощной мухой, угодившей в работающий миксер.

Паника действовала неотвратимо. Боль была давно изведанным, старым ощущением. Такой ее сделали годы подготовки. Он постигал разные степени страдания в спортивных залах, на кораблях, в полях. Только тогда, когда его тело отказалось воспринимать боль, он наконец поймал ритм вселенной.

И стал человеком, доведенным до крайности.

Человек этот, родившийся в Америке, но впитавший мощь тысячелетий, пропитанный могуществом, накопленным до его рождения, преобразился теперь в первобытное существо. Обретя силу, с разодранным горлом и животом, видя собственную смерть, Римо, приемный сын Чиуна, Мастера Синанджу, повел бой за все человечество.

Боль была нестерпимой. Ужас неописуемым. Но отступление прекратилось.