Географ глобус пропил

Струятся мимо заснеженные берега, уставленные полосатыми, бело-сизыми пирамидами елей. Облачные валы бугристыми громадами висят над рекой, сея снег. Повсюду слышен очень тихий, но просторный звук – это снег ложится на воду. Серые, волокнистые комья льда звякают о лопасти весел. В снегопаде даль затягивается дымкой. Все молчат, все гребут. На головах у всех снежные шапки, на плечах – снежные эполеты. Посреди катамарана над Машей намело уже целый сугроб. Ни просвета в небе, ни радости в душе. Тоска.

Опять начинаются «расчестки». Борман негромко командует, но то и дело кормой или всем бортом нас заносит под ветки.

– Борман, у нас Маша больная, – говорю я. – Будь внимательнее.

Овечкин очень серьезен, держит наготове топор.

– Болты-то прочисти, щ-щегол! – ругается на Бормана Градусов. – Мозгами думай, а не чем еще!… Ну куда вот ты загребаешь, бивень?…

– Ну командуй сам! – не выдерживает Борман.

– И покомандую! – соглашается Градусов. – Уж побаще некоторых!

Под началом Градусова мы тотчас вновь въезжаем под елку.

– Оба вы командиры хреновые! – в сердцах говорит Овечкин.

– С меня чуть скальп не сняло, понял, Градусов? – обиженно заявляет Люська, вытряхивая из волос ветки, хвою, труху.

Так плывем дальше час, другой. Снег все валит, Градусов все ругается с Борманом, вода все бежит. Но вот впереди лес расступается. Открывается непривычно большое, чистое пространство, задымленное снегопадом.

– Зырьте, вроде домики впереди… – неуверенно говорит Чебыкин.

Я откладываю весло и встаю во весь рост. Сквозь снегопад я вижу вдали белый, в черных оспинах косогор, отороченный поверху полосой леса. Под ним – смутно-темные прямоугольники крыш, кружевная дуга железнодорожного моста. На отшибе – кристалл колокольни. Широкой черной дорогой перед нами течет Ледяная.

– Поздравляю, – говорю я отцам. – Поныш пройден. Это – Гранит.

Пока мы перегребаем Ледяную, нас сносит к окраине поселка, к церкви. Она стоит на вершине высокого, безлесого холма. Издалека она кажется чистенькой, аккуратной, как макет. Белая церковка на белом холме под белым снегом, падающим с белого неба.

Шурша, катамаран грузно выезжает обеими гондолами на берег. Из своего барахла мы забираем то, что нам нужно для обеда, и поднимаемся на холм, к церкви. Пообедаем под крышей. Все равно церковь заброшена.

К храму не ведет ни единого следа. На склоне торчат столбики былой ограды. Кое-где снег лежит рельефными узорами – это на земле валяются прясла ажурной чугунной решетки. Мы обходим храм по кругу. Старый вход заколочен. Окна алтаря заложены кирпичом. Штукатурка на углах выщербилась. Ржавый купол кое-где обвалился, и там изгибаются лишь квадраты балок, как параллели и меридианы на глобусе. На кровле торчат березки. В прозорах колокольни белеет небо. На шатре, как на голодной собаке, проступили худые ребра.

Сверху, с холма, от стен храма как из космоса обозревается огромное пространство. Широкая, сизая дуга Ледяной, волнистые, зыбкие леса до горизонта, строчка выбегающего из тайги Поныша, шахматные прямоугольники поселка. Пространство дышит в лицо каким-то по-особенному беспокойным ветром. Снежинки влажно чиркают по скулам. Вздуваются громады облаков, и в них грозно и неподвижно плывет колокольня.

– Градусов, – говорю я. – В общем, вот тебе деньги, и вали в поселок за хлебом. Возьми с собой Чебыкина.

– И Жертву, – добавляет Градусов. – С его рожей нам все продадут.

По доске, приставленной к стенке, мы забираемся в окно. В церкви захламлено, но пол почти везде уцелел. Мы располагаемся. На ржавом листе кровельного железа из щепок и досок я разжигаю костер. Борман из обломков кирпичей строит пирамидки, кладет на них перекладину и вешает котлы. Все тянутся к огню погреться.

– Как-то неудобно в церкви костер жечь, – вдруг говорит Маша, закутавшаяся в спальники и сидящая поодаль.

– Как французы в восемьсот двенадцатом году, – добавляет Овечкин.

– Ну, идите на улицу, под снег, – предлагает Борман.

Я молчу. По-моему, Господь за этот костер не в обиде. В своей душе я не чувствую какого-то несоответствия истине.

– Вот если отремонтировать тут все, подновить… – хозяйственно вздыхает Борман.

– Наверное, не стоит, – говорю я. – По-моему, так Богу понятней.

Когда обед готов, возвращается экспедиция Градусова.

– По домам хлеб скупали, – говорит Градусов, протягивая к огню красные лапы. – Давайте жрать быстрее, охота как из пушки…

Мы обедаем. Сквозь прорехи в крыше на нас падают снежинки.

– Ну что, пойдем церковь зырить? – отобедав, спрашивает Чебыкин.

Все соглашаются. Мы идем зырить церковь.