Географ глобус пропил

— А ты чего его защищаешь? — парирует Овечкин. — Ты же его в школе ненавидел! Обещал ему дверь поджечь, кота его повесить!..

— Ну, это я шутил, — спотыкается Градусов. — Баловался… А Географ все правильно делает, хоть и нажрался! Подумаешь, нажрался!..

— Нажрался — и правильно, — соглашается Маша.

— Ну и пусть неправильно! Была бы ты, вся такая правильная, моим начальником, так я бы удавился! А с Географом, каким есть, я куда хочешь еще пойду!

— Да иди на здоровье, скатертью дорожка. Кто тебя держит? Кому ты нужен?

— Дак чо ты, Маш… — виновато встревает Люська. — Он же тоже человек… Может, он не пьяный заснул, а просто ночью устал…

— Так устал, аж перегар за три километра против ветра, — говорит Овечкин.

— Зато он не орет и не учит, как жить, — выдал сокровенное Тютин. — И относится по-человечески…

— Фиг ли спорить? — пожимает плечами Чебыкин. — Лучше его все равно не с кем в поход идти. Если бы физрук пошел, что бы мы делали? Отжимались бы весь поход… Или Сушка — воще жара! А с Географом приключения эротичные…

— На свою задницу, — добавляет Борман.

— Какая разница: Географ — не Географ, — подает голос Демон. — Какой он есть, такой и есть. Дело-то не в нем, а в том, что вообще это такое — поход…

Я дивлюсь внезапной мудрости Демона.

— Да Географ командовать совершенно не умеет, — заявляет Борман. — Не умеет, а берется в поход вести.

— А ты умеешь, бивень, да? — наскакивает Градусов.

— Так что — я… Я ведь командовать-то не собирался…

— Дак чо — командовать, — пожимает плечами Люська. — Его бы все равно никто не слушал. И никого бы не слушали, не только его.

— Я бы первый и бузил, — соглашается Градусов.

— По тебе и видно, — бормочет Борман.

— Тут не командование главное, — говорит Маша. — Может, он и прав, что не стал командовать, я не знаю…

— Тут главное — какой он человек, — заканчивает за Машу Овечкин.

— Под Машкину дудку поешь? — фыркает Градусов.

— Да завали, — отмахивается Овечкин. — Ладно, с командованием мы бы и сами разобрались… Или бы вообще без него обошлись… Но ведь Географу на все наплевать — как Демону. Хочет — напивается, хочет — спит, хочет — в драку лезет. Он… как это… бросил нас в воду, и выплывайте сами, как сумеете… Он же опытнее, старше… В конце концов, он за нас отвечает.

— А ты сам за себя отвечай.

— Ну, он хоть какой-то пример нам должен подавать, что ли… — говорит Маша. — Он же учитель, а не так, не пришей кобыле хвост…

— А ты бы брала с него пример, если бы он подавал?

— Брала бы, — подтверждает Маша.

— Вот и бери, — советует Градусов. — С таким, какой он есть, мне баще.

Я лежу, делаю вид, что сплю, и слушаю, как шлифуют мои кости. Конечно, никакой я для отцов не пример. Не педагог, тем более не учитель. Но ведь я и не монстр, чтобы мною пугать. Я им не друг, не приятель, не старший товарищ и не клевый чувак. Я не начальник, я и не подчиненный. Я им не свой, но и не чужой. Я не затычка в каждой бочке, но и не посторонний. Я не собутыльник, но и не полицейский. Я им не опора, но и не ловушка и не камень на обочине. Я им не нужен позарез, но и обойтись без меня они не смогут. Я не проводник, но и не клоун. Я — вопрос, на который каждый из них должен ответить.

* * *

— А что это за шняга впереди? — спрашивает Чебыкин.

— Да скала это, — говорит Овечкин. — Только растрескалась по слоям, вот и похожа на что-то…

— Сам ты растрескался по слоям! — шумит Градусов. — Убери черепок, нормальным людям ни хрена не видно!

Я приподнимаюсь и смотрю вперед.

— Это пристань, — говорю я. — Старая строгановская пристань.

В молчании мы медленно подплываем ближе. Берег разворачивается. Виден большой холмистый грязный луг, на котором догнивают беспорядочно разбросанные черные бревна. Луг кончается еловым косогором, за которым лежит глухое, дикое, непролазное урочище. В нем плавает сизая дымка. На камнях и упавших деревьях гулко рокочет маленькая речка. Дальше поднимается горбатая гора, лысая поверху. Между горой и речкой на берегу Ледяной стоит пристань. Темное, угрюмое небо низко навалилось над урочищем. Кажется, что урочище вдали, сворачивая, уходит не за гору, а за облако.

— Это речка Урём, урочище Урём и развалины деревни Урёмной, — говорю я отцам. — Гребите к пристани, пора на обед.

— Страшно-то как!.. — шепчет Люська.

— Даже причаливать неохота, — признается Чебыкин.

— Чо, я один воду лохматить буду?.. — орет Градусов.

Мы причаливаем за пристанью. Ее борта, обращенные к Ледяной и к Урёмке, сложены из огромных, грубо обтесанных валунов. Валунные стены поднимаются из воды на высоту моего роста. Два других борта пристани, видимо, были скроены из бревен. Но земля, плотно затрамбованная в этот короб, со временем расперла бревна и расплылась, а сами бревна истлели.