География гениальности. Где и почему рождаются великие идеи

Это не то, во что верили древние афиняне. И не то, во что верили китайцы времен династии Сун. Чем больше я размышляю у Западного озера (его воды сияют в полуденном солнце, как во времена Марко Поло), тем больше понимаю, что в это не верю и я.

Я начинаю подозревать, что китайский «инновационный разрыв», как и многое в этой стране, – лишь иллюзия. Действительно ли китайцы менее склонны к творчеству, чем европейцы? Или они творят на иной лад? У меня возникает надежда, что Дана – китаянка и человек современный – ответит мне на этот вопрос.

Мы встречаемся снова, на сей раз в одной из ее любимых кофеен. Обстановка – китайский уют среди богатства цветов и тканей. Я заказываю кофе и излагаю свои соображения. Дана медлит с ответом.

– В этом что-то есть, – говорит наконец она. – Семья и традиция ставят перед нами больше ограничений.

Ей и в голову не пришло бы хоть в чем-нибудь ослушаться родителей. И она диву дается, как американским детям такое сходит с рук.

Юные китайцы сталкиваются и с языковым барьером. Китайская письменность включает в себя тысячи значков (идеограмм). Выучить их можно лишь одним способом: механической зубрежкой. Начиная с шести лет китайские дети заучивают по пять идеограмм в день. Но, может быть, когда столь много умственных сил уделено зубрежке, для творческого мышления остается меньше свободных нейронов? Причем китайский язык, в отличие от английского или французского, не оставляет места импровизации и игре слов. Идеограмма есть идеограмма. Как разительно отличается это от Древних Афин, где язык не мешал творчеству, а стимулировал его!

Чуть позже, за обедом – хрустящим тофу, жареной рыбой и бок-чоем в чесночном соусе, – я меняю тему и спрашиваю Дану о китайском чувстве юмора. Ведь юмор может способствовать творчеству. Согласно некоторым исследованиям, люди, получившие хороший заряд шуток, – например, послушав юмориста, – лучше выполняют упражнения на творческое мышление, чем контрольная группа, которая шуток не слушала.

Юмор высоко ценился во времена династии Сун. К примеру, Су Дунпо любил «подтрунивать над врагами, друзьями да и самим собой», сообщает его биограф Линь Ютан. Однако не утратилась ли эта способность? Согласно недавнему исследованию, китайцы ценят юмор меньше, чем жители западных стран, причем не соотносят его с творчеством. Я задаю вопрос Дане: так ли это?

– Вовсе нет. Мы ценим юмор. Но… – Следует долгая пауза. По отсутствующему взгляду и по тому, как замерли палочки, порхавшие над тофу, я понимаю, что собеседница не закончила свою мысль.

– Что «но»?

– Юмор должен быть разумным. «Разумный» – очень важное слово для китайцев.

Разумный юмор? С ходу звучит странно. Разве юмор – не противоположность разумности? Разве разум не отдыхает, пока мы шутим?

Потом я вспоминаю писателя и журналиста Артура Кёстлера. В своей книге «Акт творения» он посвятил несколько глав юмору и творчеству. (Не самое увлекательное чтение: что может быть менее смешным, чем анализ смеха!) По мнению Кёстлера, юмор и творческое мышление задействуют одни и те же «когнитивные мускулы» в ходе «бисоциативного шока». Мы находим нечто смешным, если оно неожиданно и в то же время логично. В качестве примера он приводит старый анекдот о капитализме и коммунизме.

– Скажите, товарищ: что такое капитализм?

– Эксплуатация человека человеком.

– А что такое коммунизм?

– Это когда все наоборот.

Надеюсь, во времена Кёстлера это звучало смешнее… Однако суть понятна: юмор опирается на логику. Анекдот адресован нашему разуму и вызывает «мгновенное слияние двух матриц, которые обычно несовместимы». Концовка неожиданна, но совершенно осмысленна. Неожиданный логический поворот делает анекдот смешным. Юмор разумен. Если человек лишен чувства логики, шутник из него будет так себе.

Творчество стимулируется не только юмором. Важно ощущение игры. Ученые выяснили: дети детсадовского возраста, любящие играть, лучше решают задачи на дивергентное мышление, чем дети, которые играют мало. Гении из старого Ханчжоу отлично знали, что это касается и взрослых. Су Дунпо однажды назвал свои занятия живописью «игрой с кистью». По словам его биографа, он «держал перо почти так же, как держат игрушку».

Любовь к играм китайцами не утрачена, а значит, надежда на творческое будущее страны жива. Вот бытовая сценка, виденная у гостиницы: две женщины, одна из которых одета в жилет из искусственного леопарда, перебрасываются на тротуаре в бадминтон – и это в час пик! Еще у китайцев есть аркадная игра, испробованная и мной: «Бросание мешочков с песком во времена династии Сун». (По словам Даны, по-китайски название звучит интереснее.)