География одиночного выстрела

Добрынин присел на корточки и внимательно смотрел вниз: прямо под ним во льду в странной летящей позе полулежал какой-то человек в синих брюках и темной кожаной куртке, а рядом, отдельно от человека и, казалось, ближе к поверхности льда также «завис» желтый канцелярский портфель.

– Кто это? – вырвалось у Добрынина, и он вдруг почувствовал, как по его коже прокатилась волна ужаса. Внезапно он понял, что человек, вмерзший в лед, конечно же, мертвый, и смерть его была ужасна и неожиданна, раз шел он куда-то с портфелем.

– Ваплах видел этого русского человека в Хулайбе. Он к русскому человеку Кривицкому приходил, а потом его послали толщину льда мерять… Ваплах еще покажет!

И, отползя чуть в сторону, урку-емец расчистил еще один кусочек ледяной поверхности, и подошедший туда Добрынин увидел еще одного вмерзшего в лед человека. Этот человек лежал лицом кверху, и был он почему-то без шапки, хотя и в таком же оленьем кожухе. Растрепанные рыжие волосы стояли на его голове невообразимым веером, а лицо его, покрытое веснушками, видимыми даже через лед, застыло с каким-то просящим выражением.

– И этого Ваплах в Хулайбе видел, – проговорил урку-емец.

У Добрынина сперло дыхание, а на глазах непроизвольно выступили слезы, и сразу же глаза заболели, защемили, по-видимому из-за того, что выступившие слезы сразу замерзли и теперь царапались.

– Русский человек Кривицкий их сюда умереть послал… – произнес грустным голосом Ваплах. – Они с русским человеком Кривицким ругались чуть-чуть.

Страшная догадка поразила Добрынина, пока смотрел он на двух вмерзших в лед мужчин: неужели и его ждала такая же смерть? Неужели коммунист Кривицкий почему-то захотел его убить?

– Русскому человеку Добрынину нельзя в Хулайбу возвращаться… – проговорил Ваплах и уважительно заглянул в глаза народному контролеру.

– А куда же мне? – растерянно, по-настоящему испугавшись за свою жизнь, спросил Добрынин.

– У Ваплаха совсем недалеко хороший чум есть с печкой… тепло будет, еда будет…

Отведя взгляд от вмерзших в лед людей, Добрынин попытался взять себя в руки и все серьезно обдумать, но никакие мысли почему-то в голову не приходили. А страх, забравшийся в душу, не отпускал народного контролера. Так и сидел он, упершись горестным взглядом в ничего не значащий снег, лишь бы не видеть всего ужаса открывавшейся под ним во льду картины.

– Пусть русский человек Добрынин со мной пойдет, – позвал урку-емец, подойдя и остановившись над народным контролером.

– Нет, – проговорил Добрынин и, сжав кулаки, стал наполняться внутренней злобою, которая как бы вытесняла, прогоняла куда-то прочь ощущение страха и безысходности. – Надо разобраться… – медленно, но уже другим, более решительным голосом произнес Павел. – Надо это проверить, почему они погибли… и из-за чего.

Стащив с плеча котомку, Добрынин вынул из нее топор и с размаху всадил им прямо по льду над головой человека с желтым портфелем.

– Надо ж похоронить их по-человечески, – приговаривал Добрынин, кроша лед тяжелым инструментом. – Чтобы в гроб или в ящик, хотя бы на склад их отвезти, как людей…

Лед брызгал осколками под ударами топора, но сопротивление его было велико, и Добрынин, остановившись, чтобы перевести дух, и уже ощущая усталость в руках, увидел, что прорубил он дырку на глубину коробка спичек. Понятно стало, что не вызволить ему из ледяного плена погибших. Снова пришло в душу смятение и уже не страх, а по-детски невнятная обида. Перевел он свой взгляд на желтый портфель и подумал, что надо хотя бы его изо льда вырубить – может, там бумаги, документы какие-нибудь.

Принялся теперь Добрынин врубаться топором в ледяную твердь над портфелем.

Ваплах отошел на пару шагов и наблюдал оттуда за Добрыниным, который с новой силой крошил лед тяжелым и острым инструментом, на ходу говоря что-то злое и непонятное урку-емцу, но очень похожее по интонациям на заклинание злого духа Каппы.

– Эй, Ваплах, помоги! – остановившись через некоторое время, позвал Павел.

Урку-емец подошел и увидел, что прорубил народный контролер весь лед, лежавший на портфеле, и даже подрубил чуть-чуть с краю, так, что теперь только нижний лед удерживал портфель. Но сам Добрынин, наверняка уже и подуставший порядком, вырвать портфель из лунки не мог.

Взялись они вместе за портфель и потащили его четырьмя руками на себя.

– Ну, еще ра-а-аз! – командовал Добрынин. – И еще ра-а-аз!! После нескольких попыток портфель все-таки поддался, и с треском оторвали его Добрынин с Ваплахом от нижнего льда.

Народный контролер сразу открыл его, сунул туда руку, но тут же вытащил и сказал:

– Все смерзлось…

– На печке разогреть надо, тогда растает, – подсказал урку-емец.

– Ну пошли! – Добрынин поднялся на ноги, зажал портфель под мышкой, а руки спрятал в карманах – ладони его уже были сине-фиолетовыми от холода.

Повел его урку-емец к ближним холмам, но не туда, где находился город Хулайба. Шли они недолго, хотя и не спешили.