Читаем География полностью

потому что небесный зодиак всегда находится в зените над соответствующим ему земным зодиаком; поскольку последний в силу наклонения[63] не выходит за пределы области обеих групп эфиопов, мы должны себе представить, что полный путь солнца — в пределах пространства этого небесного пояса; восходы и заходы солнца происходят в этом пространстве по-разному для разных народов: то в одном знаке зодиака, то в другом. Таково объяснение Кратета, который излагает свое представление скорее как астроном. Но он мог бы выразиться проще, сохранив свое понимание гомеровского стиха «эфиопы разделены на две части»; он мог бы сказать, что эфиопы живут на обоих берегах Океана от восхода до захода солнца. Какая же в самом деле разница в смысле: будем ли мы читать, как его пишет Кратет или как Аристарх:

... одни, где нисходитБог светоносный, другие, где всходит.(Од. I, 24)

Ведь это также значит, что эфиопы живут по обеим сторонам Океана на западе и на востоке. Однако Аристарх отвергает эту гипотезу Кратета, полагая, что гомеровское выражение «разделенные на две части» относится к эфиопам, живущим в нашей части света, т. е. к тем, которые для греков наиболее удалены к югу. Он считает, что эти эфиопы не разделены на две части так, что образуются две Эфиопии: одна — на востоке, другая — на западе; по его словам, существует только одна — к югу от греков, простирающаяся вдоль границ Египта. Аристарх думает, что поэт не знал об этом, как и о прочих фактах (на которые указал Аполлодор во II книге своего сочинения «О каталоге кораблей»)[64], и по незнанию выдумал несуществующие данные по этому предмету.

25. Чтобы возразить Кратету, потребовалось бы длинное рассуждение, не имеющее, пожалуй, никакого отношения к моей настоящей теме. Я одобряю Аристарха за то, что он отвергает гипотезу Кратета, встречающую много возражений, полагая, что слова Гомера относятся к нашей Эфиопии. Теперь подвергнем его критике в других отношениях. Прежде всего за то, что он вдается в мелочные и бесплодные рассуждения по поводу текста Гомера; ведь каким бы из двух способов стих ни был написан, все же можно получить подходящий смысл для текста. Действительно, какая разница, скажем ли мы «на нашей стороне есть две группы эфиопов, одна на востоке, другая на западе» или «как на востоке, так и на западе». Во-вторых, за то, что Аристарх защищает ложное положение. Предположим, что поэт не знал о существовании перешейка, но его упоминание об эфиопах относится к пограничной с Египтом Эфиопии; он говорит об

[Эфиопах], поселенных двояко.(Од. I, 23)

Как же так? Разве они таким образом не «разделены надвое» и поэт сказал так по неведению? Разве Египет и египтяне, начиная от Дельты и вплоть до Сиены, не разделены на две части:

... одни, где нисходитБог светоносный, другие, где всходит.(Од. I, 24)

Что же представляет собой Египет как не долину, заливаемую водой? И эта долина расположена по обе стороны реки, к востоку и западу. Однако Эфиопия лежит прямо за Египтом и находится в совершенно одинаковых с ним условиях как по отношению к Нилу, так и по другим природным особенностям данной области. Ведь Эфиопия, как и Египет, является узкой, вытянутой в длину полосой и подвержена наводнениям; и ее части, лежащие за пределами затопляемой зоны, пустынны, безводны и обитаемы только в редких местах, как на востоке, так и на западе. Как же она не разделена на две части? Или Нил не оказался достаточной границей для тех, кто проводит ее между Азией и Ливией (так как его течение простирается в длину на юг больше чем на 10 000 стадий и он такой ширины, что включает в себя острова с многочисленным населением; самый большой из которых Мерое, царская резиденция и столица эфиопов), и неужели он оказался неподходящим для разделения самой Эфиопии на две части? Более того, критики тех, кто считает реку Нил пограничной линией между материками, выдвигают против них весьма важный довод: они расчленяют Египет и Эфиопию и относят одну часть каждой страны к Ливии, а другую — к Азии; или же, если не желают такого расчленения, вообще не разделяют материков, или не считают реку границей между ними.

Перейти на страницу:

Все книги серии Памятники исторической мысли

Завоевание Константинополя
Завоевание Константинополя

Созданный около 1210 г. труд Жоффруа де Виллардуэна «Завоевание Константинополя» наряду с одноименным произведением пикардийского рыцаря Робера де Клари — первоклассный источник фактических сведений о скандально знаменитом в средневековой истории Четвертом крестовом походе 1198—1204 гг. Как известно, поход этот закончился разбойничьим захватом рыцарями-крестоносцами столицы христианской Византии в 1203—1204 гг.Пожалуй, никто из хронистов-современников, которые так или иначе писали о событиях, приведших к гибели Греческого царства, не сохранил столь обильного и полноценного с точки зрения его детализированности и обстоятельности фактического материала относительно реально происходивших перипетий грандиозной по тем временам «международной» рыцарской авантюры и ее ближайших последствий для стран Балканского полуострова, как Жоффруа де Виллардуэн.

Жоффруа де Виллардуэн

История
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза