Геомаг III

Я дослушал его и отправился в город. Чистая новая одежда лежала в лагере. Я отправился в рванье, которое идеально подходило для работы и тренировок. Да, в городе могли меня увидеть. Но шёл я не в Трелес, а на кладбище, которое находится чуть дальше. Увидят меня там и плевать. Что стоит мнение других людей, когда я должен сделать настолько важное дело? Однако и проблемы мне не нужны. Я не буду колдовать у кого-то на глазах. А ещё где-то надо добыть железо — материал для табличек.

* * *

Не знаю с какой скоростью я, то шёл, то бежал, но на кладбище я оказался очень быстро. Буквально вылетел из леса на крыльях старого обещания, и вмиг оказался здесь. Старенький деревянный забор украшали еловые ветки и засохшие цветы. По нашим традициям их нужно было приносить к могилам.

Сами могилы представляли из себя самые разные конструкции из любых материалов. Кто-то превратил в надгробие кусок доски, кто-то смастерил его из небольших брёвен. Горожане побогаче могли позволить своим родным покоиться под большими расписными камнями или конструкциями из железа. Самые бедные садили деревья, желательно быстро растущие, и вешали на них таблички.

Могилы родителей я нашёл очень быстро. Ноги сами принесли меня к нужному месту. Сказать, что на душе было погано ни сказать ничего. Я буквально взрывался печалью, грустью и злобой. На лице это выражалось лишь слегка более влажными глазами и, наверное, бровями. Которые вечно не подчинялись мне, лишь тем эмоциям, что я испытывал.

Я сел на землю рядом с двумя досками. И прочитал буквы, с моим детским корявым почерком.

«Юнна Джонс»

«Грегор Джонс»

Даты к своему стыду я не поставил. Год смерти тогда я, конечно, знал. Но так и не смог вспомнить сколько было моим родителям. Потом немного подумал своим детским умом и решил, что лучше вообще обойтись без цифр. Вот так и красовались таблички на двух досках. Имена и ничего более. К слову, и фамилию я им приписал фальшивую. Родители всегда говорили мне, что я не должен называть никому свою настоящую фамилию. Почему не объясняли. Но совсем недавно, через день после того, как я вонзил нож в горло того ублюдка, я понял почему.

Я всё понял. И отомстил! Как камень с плеч.

— Вы слышите?! Мама? Папа? Я убил его. Убил!

Хорошо, что на кладбище ни было не души, иначе на меня бы точно обратили внимание. И, надо полагать, задались вопросом: кого это убил тот оборванец? С законом в нашем Трелесе не всё хорошо. За преступления, если факт их совершения установлен, судят. Но за раскрытие убийств, воровских промыслов и прочих нечестивых дел обычно не берутся. Только в том случае, если дело уж совсем громкое. Тогда, как я слышал, к нам могут нагрянуть законники из соседних городов. Но такого на моей памяти не случалось.

Сидя рядом с могилами, я искал кучу с камнями, чтобы сплавить их в два надгробия. Конечно, мне хотелось сделать красивые памятники. В идеале фигуру отца и матери, но умения и времени мне бы не хватило. Пока создам просто достойные каменные надгробия с железными табличками. А переделать их можно всегда.

Передо мной стоял выбор, сделать им таблички с настоящими именами или липовыми. С одной стороны, настоящие имена могут как-то помочь тем, кто желает моей смерти. Не думаю, что тот урод хотел убить меня по собственной инициативе. Слишком его внешность соответствовала образу наёмника. С другой стороны, разве кто-то будет исследовать кладбища? Допустим — да. Люди, если их так можно назвать, найдут могилы. Предположим, заметят, что не хватает ещё одной — моей. Они кинутся на мои поиски? Наверное, ведь одного мерзавца ко мне уже подослали.

— Плевать, — шепнул я.

Я не посмею скрывать настоящую фамилию. Мои родители достойные её, а не какой-то липовой подделки. Пусть мне это может доставить много нежелательных проблем. Пусть! Но моя совесть будет чиста перед отцом и матерью, я не буду чувствовать вины.

Следующие минут сорок я таскал булыжники к доскам. Собрал две больших кучи, их точно хватит на два массивных надгробия. Когда я всем этим занимался, то на душе скребли даже не кошки, а драконы. Мне было ужасно грустно от того, что я больше никогда не увижу родителей.

А что, если плакать о потере родных это эгоизм? Я же жалею не о том, что они лишились жизни, а себя. Без них плохо будет мне. Им уже всё равно. Странная мысль, но какое-то зерно истины в неё есть. Впрочем, скажи я где-то в людном месте подобную фразу, меня бы посчитали каким-нибудь прокажённым бесами дураком. Но я всё равно понимал, что отчасти жалею себя, без родителей всё равно будет плохо мне, им уже без разницы…