Геополитические проекты Г.А. Потемкина

1. «Лицом к лицу лица не увидать» Уже при жизни светлейшего князя его деятельность привлекла к себе внимание современников. [13] Появились первые попытки осмыслить громаду совершенных им изменений во внешней политике и административном управлении России. Так, известный дворянский историограф князь М. М. Щербатов - мыслитель, отличавшийся резкими право-консервативными взглядами и остро критиковавший правительство Екатерины II, в котором для него не нашлось места - уделил немало внимания феномену личности Потемкина, как ближайшего сподвижника государыни. Императрица, по мнению Щербатова, оказалась через чур либеральна в своих начинаниях, отталкивала родовитую знать и приближала низкородных выскочек, слишком увлекалась современными ей политическими теориями и была не тверда в вере. «Мораль ее состоит на основании новых философов, то есть не утвержденная на твердом камне закона Божия, - писал историк, - и потому, как на колеблющихся светских главностях есть основана, с ними обще колебанию подвержена… Ее пороки суть: любострастна… исполнена пышности во всех вещах, самолюбива до бесконечности… принимая все на себя, не имеет попечения об исполнении и, наконец, толь переменчива, что редко и один месяц одинакая у ней система в рассуждении правления бывает» {25}.

При подобной оценке самой Северной Минервы все ее ближайшие сотрудники, а тем более любимцы, подвергались еще более ожесточенной критике. Чем ближе стоял тот или иной вельможа к трону Екатерины II, тем страшнее и разрушительнее для России становилась в глазах Щербатова его деятельность. В таких условиях Потемкин не имел шанса удостоиться доброго слова. Под пером историографа он, как злодей из романов маркиза де Сада, наделен всеми мыслимыми и немыслимыми пороками. «Потемкин - властолюбие, пышность, подобострастие ко всем своим хотениям, обжорливость и, следовательно, роскошь в столе, лесть, сребролюбие, захватчивость и, можно сказать, все другие знаемые в свете пороки, которыми или сам преисполнен, или преисполняет окружающих его, и тако дале в империи» {26}.

Даже в публичных выступлениях Щербатов выражал недоверие к военно-административным мероприятиям, проведенным Потемкиным на юге, обвинял наместника в сознательном провоцировании конфликта с Оттоманской Портой. Деньги, потраченные на освоение новых земель в Причерноморье, строительство там городов и создание флота, назывались выброшенными на ветер {27}. В условиях начавшейся второй русско-турецкой войны (1787-1791 гг.) это выглядело уже не просто как аристократическое фрондерство, но и как сознательный подрыв доверия к командующему армии со стороны дворянского общества Москвы и ложилось в контекст сложной придворной борьбы, захватившей обе столицы {28}.

Позиция Щербатова была близка к позиции Алексея Григорьевича Орлова, проживавшего в Москве не у дел. В начале войны герой Чесмы направился в Петербург, где сблизившись с противниками светлейшего князя - А. Р. Воронцовым и П. В. Завадовским - высказал Екатерине II как бы «общую» точку зрения вельмож, не принимавших политики Потемкина: «Занимаясь делами на полдне (на юге - O. E.) привели государство в совершенную разстройку, и… столица здешняя находится в совершенной опасности (от шведов - O. E.)… Солдаты наши ни ходить, ни стрелять не умеют, ружья имеют негодные и вообще войски наши и в одежде, и во всем никогда так дурны ни были, как теперь» {29}. Эти устные обращения к императрице, имевшие целью дискредитировать в ее глазах светлейшего князя, как главу военного ведомства и как наместника на юге, содержали много общего с текстом Щербатова, который зафиксировал в своем памфлете и в публичных выступлениях не только личную точку зрения, но и умонастроение целой группы крупных вельмож, видевших в деятельности Потемкина едва ли не целенаправленное разрушение государства. Екатерина II встретила донос как личное оскорбление и, по словам управляющего Потемкина в Петербурге М. Н. Гарновского, «дала с негодованием чувствовать, что царствуя 25 лет, никогда она по своей должности упущения не сделала».