Геополитические проекты Г. А. Потемкина

Исследовательница приходит к заключению, что Потемкин занимал положение фактического консорта. «Екатерина обращалась с Потемкиным как с принцем-консортом, - пишет Мадариага. - Она публично посещала его с целью подчеркнуть его статус… царские эскорты были обеспечены ему, где бы он не ехал… Он вел себя как император, и люди видели в нем владыку. Без сомнения, зависимость Екатерины от Потемкина как от фактического, если не юридического, консорта объяснялась личной доверенностью… но он гарантировал Екатерине безусловную преданность, в которой она так нуждалась» {84}.[27] Лопатин предположительно указывает и на возможную дату тайного венчания - 30 мая 1774 г. Среди многочисленных наград и пожалований, которыми Потемкин был осыпан весной 1774 г., лишь чин генерал-аншефа окутан некой таинственностью. Впервые Потемкин официально был назван генерал-аншефом в начале августа, в списках Воинского департамента Григорий Александрович следует сразу за Н. В. Репниным, получившим чин 3 августа, но с оговоркой: позволить ему считаться генерал-аншефом с 30 мая. «Совершенно очевидно, что этой датой отмечено какое-то важное событие, - пишет историк. - Таким событием могло быть только венчание Потемкина с императрицей. Но присвоение столь высокого чина своему новому избраннику в условиях неоконченной войны могло возбудить большое недовольство… Общий подъем, вызванный известием о мире, позволил огласить уже решенное производство без лишних кривотолков» {85}.

А. Б. Каменский в книге, посвященной царствованию Екатерины II, проявляет больший скептицизм. Останавливаясь на вопросе о браке, он пишет: «В письмах к Потемкину Екатерина как бы все время играет роль эдакой простосердечной и полуграмотной русской бабенки, относящейся к мужу с покорностью, подобострастием и некоторым страхом. Это своего рода маскарад, шутовство, характерные для любовного этикета того времени и объясняющие подчас и тональность, и нарочитую неграмотность отдельных писем… Шутовской характер переписки необходимо принимать во внимание, рассматривая письма Екатерины к Потемкину как свидетельство безусловной справедливости распространившихся уже тогда слухов об их тайном венчании» {86}. Надо сказать, что, хотя маскарад и характерен для куртуазной игры придворных петиметров того времени, однако, образ «простосердечной и полуграмотной русской бабенки» совершенно не вписывается в общепринятый «любовный этикет», основанный на сугубо литературной, чаще всего французской традиции. Отметим, что при известной скудости куртуазных оборотов, используемых Екатериной в письмах к своим возлюбленным (сохранились ее послания к И. Г. Чернышеву, П. В. Завадовскому, несколько записок Г. Г. Орлову), ни с одним из фаворитов, кроме Потемкина, императрица не «шутила» подобным образом.

Итак, именно Барсков, не являясь в отличие от Бартенева первооткрывателем темы о браке Екатерины II и Г. А. Потемкина, сумел вынести эту информацию в круг активного научного обсуждения. Сам Яков Лазаревич относился к личности Потемкина с тем же холодным неприятием, как Брикнер, и осуждал светлейшего князя еще яростнее Кизеветтера. На хлесткий тон Барскова в предисловии к корректуре, несомненно, повлияли новые, советские, требования развенчивать «мерзость запустения екатерининского царствования», как писал Бонч-Бруевич. Однако, эти требования лишь предали мало приемлемую в научном кругу языковую форму давно сложившимся представлениям ученого. Ведь как ни назвать светлейшего князя: «сатрап самодержавия», «авантюрист крупного пошиба» или «монархист, которому чужды освободительные идеи» - вложенный в понятие смысл останется тем же самым.

Неопубликованное предисловие Барскова в очень яркой форме передает главную причину неприятия образа Потемкина многими представителями российской историографии и просто общественности. «Екатерина откровенно признавалась в одном из неопубликованных писем, - сообщал Барсков о Потемкине, - что обязана ему своей властью, имея ввиду не переворот 1762 г., а грозный год Пугачевщины. С этим связана и непримиримая ненависть цесаревича и всей его партии к этому выскочке, временщику, узурпатору, и уверенность Екатерины, что при жизни Потемкина ей нечего бояться со стороны сына. Когда русское масонство раскинулось по всей стране и московские розенкрейцеры образовали его ядро, «князь тьмы», как называли они Потемкина, донес императрице о сношениях с Павлом этой единственной сорганизованной партии. Жертвой этого «предостережения» пал Н. И. Новиков».