Геополитические проекты Г. А. Потемкина

Получив вежливый, но твердый отказ императрицы, Потемкину пришлось проститься с заманчивой мечтой украсить свою голову герцогской короной. Екатерина не желала делить своего соправителя ни с одной другой страной. Князь нужен был ей здесь, под рукой, поскольку в разрешении восточного вопроса забрезжил слабый огонек надежды - Россия могла вскоре приобрести для себя могущественного союзника против Оттоманской Порты, что, несомненно, позволило бы ей действовать в Крыму более свободно и напористо. Империя Габсбургов, решительно противостоявшая всем политическим акциям петербургского кабинета во время первой русско - [52] турецкой войны, в конце 70-х гг. все больше демонстрировала русскому двору желание сблизиться и начать совместное обсуждение вопроса о разделе турецких земель. В этих условиях Екатерина не хотела связывать себе руки курляндскими делами. Выдвижение ее ближайшего сотрудника на герцогский престол в княжестве, где, кроме русского, сильно было также и прусское влияние, неизбежно подвигло бы Петербург к объяснениям и тайным договоренностям с Берлином. А в преддверье чаемого сближения с Веной любые формы дипломатического контактов с Пруссией становились неудобны. Потемкин вынужден был наступить на горло собственному честолюбию, ради уже начавшей складываться новой политической системы распределения сил в Европе.

Глава 2.

«Граница России - Черное море». (Заключение русско-австрийского союза и соотношение «греческого проекта» с запиской «о Крыме»)

Зимой 1780 г. венский и петербургский кабинеты были удивлены известием о намерении монархов России и Австрии встретиться будущей весной в Могилеве. «Император, шутя, намекнул мне о своем желании повидаться… с русской императрицей, - писала вдовствующая королева Мария-Терезия австрийскому послу в Петербурге графу Мерси-Аржанто, - можете себе представить насколько неприятен был мне подобный проект… по тому отвращению и ужасу, которые мне внушают подобные, как у русской императрицы характеры» {203}.

Не одни «отвращение и ужас» перед Екатериной II - узурпатором и убийцей собственного мужа - заставляли престарелую императрицу-королеву беспокоиться за сына. Его визит в Россию мог означать серьезную переориентацию внешней политики Австрии, в годы первой русско-турецкой войны вслед за Парижем поддерживавшей Оттоманскую Порту {204}.

Не менее негативной была реакция в петербургских политических кругах, ориентированных на союз с Пруссией. Еще недавно английский посол Гаррис сообщал в Лондон о безусловном перевесе влияния Фридриха II в России над «инфлюенцией» любого другого двора и жаловался на то, что действиями Н. И. Панина умело руководит прусский король {205}. Теперь тон его донесений меняется. «Прусская партия крайне встревожена тем, что пребывание императора в России будет столь продолжительным» {206}, писал он. Панин казался так обеспокоен, что позволил себе в резких выражениях осудить «страсть» Иосифа II к путешествиям {207}.

За сближение с Австрией, имевшей общие интересы с Россией в восточном вопросе, выступали Г. А. Потемкин и А. А. Безбородко. Идея свидания с Екатериной принадлежала Иосифу П. Император опасался противодействия со стороны государственного канцлера графа Венцель-Антона фон Кауница, поэтому, не поставив старого дипломата и сотрудника своей матери в известность, он 22 января нанес русскому послу в Вене Д. М. Голицыну частный визит, во время которого как бы между прочим сообщил, что весной будет посещать восточные владения и с радостью пересечет границы Галиции для свидания с русской императрицей. Уже 4 февраля из Петербурга последовал ответ, Екатерина извещала Голицына о своем весеннем путешествии в Белоруссию и о намерении прибыть в Могилев 27 мая. Подражая предосторожности Иосифа II, она также обещала никому не говорить о намеченной встрече, особенно Н. И. Панину {208}. В действительности подобные обещания являлись не более чем дипломатической формальностью, как бы зеркальным повторением русской стороной действий австрийского императора. Однако таким образом оба монарха символически демонстрировали друг другу стремление отойти от старых политических систем, выразителями которых были Кауниц и Панин.