Геополитика постмодерна

Итак, следуя логике модерна, Россия как империя должна распасться на составляющие, превратиться в государство-нацию, утратить этническую самобытность, развить рассудочность, логистику и экономику, а потом то, что от нее останется, будет интегрировано в открытое общество «единого мира». Если рассматривать советскую эпоху как блуждание по кругу и новое издание империи, то получается, что нам надо пройти историю заново: после распада СССР построить на базе РФ государство-нацию, потом его модернизировать, сформировать из россиян «гражданское общество» и благополучно раствориться в общечеловеческой цивилизации. Такова логика модерна, и она для нас крайне непривлекательна: чтобы хоть как-то приблизиться к странам «богатого севера», нам надо начать и кончить, построить нечто небывалое (национальную государственность) и построить это только для того, чтобы затем как можно скорее растворить. А западные коллеги еще и посмеиваются: ничего у вас, ребята, не получится, лучше и не пытайтесь. «Евразийские Балканы», по выражению Бжезинского, это гигантские поля распада – такими нас видят пессимисты и недоброжелатели. А оптимисты поощряют: скорее стройте Россию, чтобы потом ее еще скорее распылить на атомарные единицы «гражданского общества». Это пределы России в логике модерна, и ничего иного, увы, не остается. Чтобы выйти на иной путь, придется отбросить модерн как таковой. Это звучало бы вызывающе, если бы не постмодерн. Он-то и приходит нам на помощь.

Россия в оптике постмодерна совершенно не обязательно должна развиваться по строго определенным историческим траекториям. В некотором смысле, она свободна идти в любом направлении – и в будущее, и в прошлое, или же вообще не идти никуда. Она может оставаться империей и вбирать в себя высокие технологии, может жить законами традиционного общества и внедрять демократические институты, может сочетать авторитаризм и свободу, этническую самобытность и систему Интернет. Постмодерн может выбирать иные пути – там, где их никогда не было, ведь основной закон этого стиля – «сочетание несочетаемого», тонкая ирония, дистанция прямого повторения. Че Гевара, рекламирующий мобильную связь, – это постмодерн. В геополитическом смысле постмодерном является Евразийский Союз как «глобальная контр-империя» (если использовать терминологию Бернетта – Парето).

Евразийский Союз – это изящный обход системы почти непреодолимых исторических препятствий, корректный отказ от участия в состязании. Не желая двигаться по предписанной логике, – тем более к непривлекательной цели, – Россия предложит в таком случае свою собственную логику. В ней – как и везде – миф будет сочетаться с рассудочностью, привычные методики расчета и анализа – с креативным новаторством, учет реальностей – с волевым произволом. Надо максимально верно использовать наш исторический шанс.

Россия еще не вступила по-настоящему в современность, она топталась в преддверии, грезила, прикидывалась, старалась, но продолжала стоять там, где и была, – на своем неизменном евразийском месте. И, расширяя пределы, Россия не менялась по существу – лишь простирая свою внутреннюю неуверенность, свою задумчивость, свою геополитическую вопросительность на народы и просторы, которые попадали в русскую зону. Мы отвечали на жесткие вызовы Запада, мимикрируя под его стандарты, но неизменно оставались сами собой.

Постмодерн открывает России уникальную возможность: мы можем ринуться в него и встать впереди «цивилизованного европейского Запада», который, пыхтя, только-только добрался туда и выстроил Евросоюз. Мы же можем, опустив промежуточные этапы, сделать резкий и неожиданный бросок – причем в направлении, где трассы еще не проложены, ведутся строительные работы. Россия в невыгодном положении, если рассматривать историю как железнодорожное путешествие, но, как внедорожник, она имеет все шансы на победу. Это не по правилам, но воля к победе важнее.

В начале прошлого века мы, кстати, поступили сходным образом: чтобы не тратить время на долгий путь муторного строительства капитализма, мы шагнули в коммунизм – переступив через формацию. В этом уже был элемент постмодерна. И в целом это дало весомые плоды. Смысл проекта Евразийского Союза в том, чтобы повторить эксперимент на новом историческом витке. И ключ к этому – в «демократической империи», такой же демократичной, как Евросоюз, но вместе с тем такой же внимательной к сохранению геополитической субъектности и бережно относящейся к самобытности этносов, как Византия или эйкумена Чингисхана.

Постмодерн заморозил историческое время. Недаром Ф. Фукуяма провозгласил «конец истории», а француз Ж. Бодрийяр объявил о начале «пост-истории». Для них это результат триумфа и цивилизационной усталости одновременно. Для нас – приглашение к новым стратегиям и креативным прорывам. В империи тоже нет истории, империя священна, а потому в некотором смысле вечна. Пространство в ней важнее времени.