Антиглобалисты, приехавшие в Англию для традиционных акций протеста против «заговора» неоколониальных держав, оказались в довольно сложном положении. Традиционным тезисом их борьбы с «богатым Севером» и его лидерами является укор в том, что они полностью игнорируют проблему «бедного Юга» и «экологии». На этой волне в ряды антиглобалистов вливаются вполне благопристойные и далекие от экстремизма люди, видя в этой критике здравый смысл и справедливое негодование. Но вот в Глениглсе сами «глобалисты» ставят в центре внимания «экстерналитиз» — «бедную и больную Африку» и «климатические катастрофы».
А в результате терактов в метро волей-неволей напрашивается отождествление красочной агрессии анархистов из движения «No Global» с реальным масштабом террора в подземках и автобусах Лондона. Я полагаю, что с этого момента антиглобалистское движение пойдет на спад. Наиболее убежденные его апологеты радикализируются, а более умеренные отшатнутся.
На олимпийском вопросе следует остановиться немного подробнее. Спорт становится также политическим инструментом. Выбор МОКом в Сингапуре Англии местом проведения Олимпийских игр 2012 года был политическим решением. Отсев претендентов показывал, какая страна будет в центре внимания в ближайшем будущем. И выбор Англии точно соответствовал ориентации на «новый английский стиль» в мировой политике. Мы предсказывали именно такое решение МОКа — по крайней мере было очевидно, что потуги Москвы в этом вопросе тщетны. Мы повторимся: да, Олимпиаду надо заслужить. Великобритания ее заслужила. Но какой ценой?
Терроризм не является самостоятельным явлением, это лишь последняя стадия ожесточенной борьбы, самая страшная, наглядная и жестокая. Истоки террора нельзя упрощенно сводить к существованию особого психологического типа — злодея, маньяка и фанатика — или к идеологиям религиозно-экстремистского толка. Корни терроризма очень глубоки и ведут к самым различным, подчас противоположным явлениям. Если следовать генералу Клаузевицу, «война — это продолжение политики»; террор же в таком случае — это продолжение войны, чаще всего той тайной войны, которая ведется подспудно и дает о себе знать лишь в чудовищных картинах свершившегося теракта.
У каждого теракта есть политическое послание. И мы, по справедливому замечанию Гилада Ацмона, должны расшифровать его. Причем у каждого теракта это послание особое, связанное с конкретностью места и времени.
В нашем политическом языке последнее время прочно утвердилось понятие «международный терроризм». Причем с исламским лицом. С одной стороны, есть все основания для подобного обобщения. Но с другой — наблюдается странная закономерность. Это понятие вброшено в мировое общественное мнение именно тогда, когда американцы вплотную приступили к строительству однополярного мира. В таком мире есть только одно мировое правительство — в Вашингтоне, и национальные интересы Америки простираются на территорию всей планеты, как объявлено в современной стратегической доктрине США. Отсюда и присвоенное американцами право на одностороннее вторжение в суверенные государства, если Вашингтон посчитает, что что-то в них угрожает безопасности США.
Тут-то и появляется «международный терроризм» как образ главного врага однополярности. В двухполюсном мире враги были разные: для Запада это был советский лагерь, для советского — западный. Но после окончания «холодной войны» потребовался новый враг. Он должен был быть глобальным, но в то же время не привязанным ни к одной конкретной стране, территории. Это давало основание американцам рассматривать свои вооруженные силы и вооруженные силы своих союзников — в первую очередь, англичан — как «мировую полицию». Для такой «мировой полиции» не существовало границ и суверенных государств. Борьба с «международным терроризмом» позволяла пренебречь этими формальностями.
События в Ираке показали, как работает такая схема. Суверенное государство обвиняется — голословно — в связях с международным терроризмом, и это становится предлогом для вторжения.
«Международный терроризм» не просто удобное, но совершенно необходимое явление для тех, кто стремится выстроить американскую планетарную империю. Чтобы американцы воспринимались как носители «универсального добра», должно существовать «универсальное зло».