Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство»

М. П.: А как вы относитесь к самому факту продажи картины, когда она уходит от вас и переезжает в чужой дом?

Г. Г.: Многие картины очень жалко отдавать и хочется оставить их себе. Бывают удачи, личные достижения. Но в то же время я считаю, что это кошмарно, когда мастерская художника переполнена его же произведениями. Это знак, что что-то не так происходит. Мне гораздо больше нравится, когда у меня пустая мастерская, когда у меня уносят картины. Тогда больше творческого процесса – необходимо заполнить пустоту и начинаешь быстрее и больше работать.

М. П.: А есть такие картины, которые вы никогда не отдадите?

Г. Г.: Вот мне, например, нравится этот портрет. Он легкий и живой, он написан за один присест. Я его не отдаю никому. Но, вообще-то, было много таких работ, которые никому не хотел отдавать, а в результате их нет. Некоторые в очень хороших руках, в достойных домах и экспонируются. Обиднее, когда они стоят где-нибудь на складе лицом к стене и их никто не видит.

М. П.: А такое часто бывает?

Г. Г.: Надеюсь, не со мной. Случается, когда коллекционер покупает работу не для того, чтобы ей любоваться, а для того, чтобы ее потом продать дороже, как зачастую и происходит с современным искусством. Мне хочется, чтобы моими работами любовались или, по крайней мере, чтобы их видели и они работали. Они все – мои дети, фантомы, мои помощники. Конечно, идеальное место для картины – это музей. Безусловно. Но кто платит, тот и получает. Музеи – это прежде всего престиж, и очень увлекательно работать ради престижа. Но это очевидно.

М. П.: Тем не менее коллекционеры наряду с теми же банками и музеями являются неотъемлемой составляющей нарождающегося рынка. Много ли, на ваш взгляд, вдумчивых, умных коллекционеров? Или коллекционирование сейчас – простое вложение денег?

Г. Г.: Я надеюсь, что они есть и что их становится больше, вдумчивых коллекционеров, у которых есть вкус, страсть и любовь к живописи. Но даже если мы имеем дело просто с чистым бизнесом – это тоже приятно. Если меня расценивают как вложение денег, как инвестиции капитала, как почти денежную единицу, то что же здесь плохого? Музеи… они как раз дают понять коллекционерам, на что надо ориентироваться, что имеет реальный вес и престиж. И одно без другого не может существовать. Это цельный большой механизм. Музеи делают имя художнику. Конечно, может существовать отдельный коллекционер, который имеет свой взгляд на вещи, и он может создать себе коллекцию из чего-то, чего нет ни в одном музее, а потом так это продвинуть, что музеи начнут это покупать. Так что по-разному бывает.

М. П.: Вам нравится сегодняшний период в вашей жизни?

Г. Г.: Нравится. Период затворничества, отшельничества, уединения и работы, но потом начинается другого характера работа, по-английски – showtime. Время показываться, общаться, социализироваться. Хотя в последнее время мне не очень легко это дается.

М. П.: Тем не менее ваша жизнь наполнена разными интересными проектами. Могли бы вы определить, когда вы были наиболее счастливы, когда вы чувствовали себя наиболее комфортно?

Г. Г.: По-разному все. Всегда было интересно, но всегда чего-то не хватало. Хотелось всегда большего.

М. П.: Но вы постоянно генерируете…

Г. Г.: Я надеюсь, что я постоянно генерирую.

М. П.: Сложно поддерживать себя в такой форме?

Г. Г.: Мне было бы, конечно, сложно поддерживать себя в форме, если бы я остался в популярной музыке. Там это зависит от многих факторов и коллектива. А я занимаюсь своим делом, тем, что мне приносит удовольствие. А если это приносит удовольствие еще кому-то другому, то это здорово. А если еще и средства к существованию… Оскар Уайльд говорил еще, что из-под пера должны сыпаться золотые монеты. А если этого не происходит, то стоит ли этим заниматься?

М. П.: Художник по своей натуре – индивидуалист, он остается с холстом наедине. До этого вы работали в группе. Там было важнее сыграться.

Г. Г.: Это очень важно – сыграться. Это такое наслаждение, когда четыре музыканта сливаются и превращаются в одно целое. Это больше чем секс. Это круто. Тем более если это получается.

М. П.: Вы где себя лучше ощущаете – в команде или самостоятельно? Или вы и там и там органичны?

Г. Г.: Я, безусловно, индивидуалист. У меня очень своенравный и сложный характер, но я все равно ощущаю себя в команде. В изобразительном искусстве тоже есть зависимость от кого-то. В случае реализации, конечно. А в творчестве, в создании я абсолютно самостоятелен. Новая Академия – это ведь тоже коллектив. Немного другого качества, но все равно. У каждого есть свои функции, в результате получается машина, которая двигается быстрее, чем каждый в отдельности.

М. П.: Но это команда, объединяющая индивидуальности по формальному признаку. Скорее речь может идти о духовной связи, о потребности каждого ощущать себя не одиноким в своем творческом выборе.