Георгий Иванов ответил М. Неведомскому статьей «"Стихи о России" Александра Блока» в «Аполлоне»: «Сердито и пространно полемизирующий с нами критик из толстого журнала по поводу статей наших о "военной поэзии", между прочим, говорит: "Отмечу, что наиболее талантливый и искренний из наших символистов А. Блок целомудренно молчал на тему о войне". Козырь почтенного критика оказался битым. Молча Блок подготовил именно книгу "военных" стихов — мы смело скажем, лучшую свою книгу». Были и добрые отзывы о «Памятнике славы». В «Ниве», самом распространенном русском журнале тех лет, рецензент писал: «В книжке Г. Иванова почти нет технических недостатков». Самым лучшим стихотворением в книге автор рецензии назвал «Песню у веретена»: «Такую гибкость фантазии приятно видеть в молодом авторе». В согласии с Гумилёвым и другими критиками, писавшими о Георгии Иванове, автор рецензии считает, что поэту всего более удается «изобразительная сторона». Гумилёву же понравилось стихотворение «Как хорошо и грустно вспоминать…». Отозвался он о нем с большой похвалой и полностью процитировал его в своей статье в «Аполлоне»:
«Георгий Иванов, — писал Гумилёв, — показывает себя и умелым мастером и зорким наблюдателем. Он умеет из мелких подробностей создать целое и движением стиха наметить свое к нему отношение. Стихи Георгия Иванова пленяют своей теплой вещественностью и безусловным с первого взгляда, хотя и ограниченным, бытием.
Впоследствии свой сборник «Памятник славы» Георгий Иванов всерьез не воспринимал. Однажды редактор Нью-Йоркского «Нового Журнала» Роман Гуль написал Иванову: «Петербургскую поэзию Вашего времени знаю не плохо. Но вот никогда не видел и не читал Вашу книгу «Памятник славы». На днях был в Публичной библиотеке — наткнулся, взял, прочел. Это, конечно, плюсквамперфектум».
Роман Гуль еще раз помянул «Памятник…» в статье о Георгии Иванове в «Новом Журнале»: «Истонченность поэтического рисунка в прошлом напоминала Бердслея, как в "Вереске", но иногда, правда, бывал и Самокиш-Судковский, как в "Памятнике славы"». Г. Иванов эту статью о себе прочел и ответил Р. Гулю: «Вы чудесно написали, согласен я или не согласен. Настоящий читатель согласится по поводу иронии Гуля в адрес «Памятника…» Иванов отмолчался. Но примерно за год до смерти он написал с самоиронией уже не Гулю, а другому своему американскому корреспонденту: «У меня есть целая книга "Памятник славы'' в таких роскошных ямбах: ура, ура, ура за русского царя» И многие, например В. Брюсов, весьма хвалили».
В «Памятнике…» слышна интонация державинского стиха. Впрочем, этого и следовало бы ожидать, если знать, что Георгий Иванов в ту пору был увлечен литературой XVIII века и собирался завершить исследование о поэтах «осьмнадцатого» столетия. Когда же он еще только начал увлекаться веком Ломоносова — Сумарокова — Державина, он и предположить мог, что в его собственную поэзию войдет одический стих (например, «И мне казалось: вновь вернулась пора петровской старины…»). Однако поэт впервые осознал, что быть современным следует не только в отношении художественного вкуса, но и в отношении тематики. Чистота языка и безупречная форма дела поправить не могли. Много позднее он понял, что «Памятник славы» издавать не следовало или, по крайней мере, не стоило включать в него газетные стихотворения. Причину такой недальновидности он впоследствии объяснил во вступительном слове к сборнику посмертных стихов Николая Гумилёва. «Сам автор, каким бы прекрасным поэтом он ни был, в большинстве случаев является несправедливым судьею для собственных созданий… И вряд ли объективный собиратель его стихов должен принимать в расчет чрезмерно строгие и нередко односторонне узкие оценки самого поэта».
Исключение в «Памятнике…» составляет небольшой цикл под названием «Столица на Неве». По-пушкински выразительно рисуется живой облик города. Георгия Иванова очаровывает не блоковский «город мой», а пушкинский «град Петров», блистательный Санкт-Петербург, державная столица, строгость стройной красоты. Кажется, он еще ничего не писал с большим подъемом, чем строфы о Петербурге в «Памятнике славы»: