Аникей Севастьянов, уже лет десять откликавшийся на лесную, звериную кличку «Медведь», увидев это, отпустил колючую еловую лапу, которая, качнувшись, закрыла от него происходящее, и, пожав плечами, пошёл восвояси. На ходу Медведь прикинул, что, ежели Леший сдуру сам полез в капкан, и закованные в железо княжеские стражники поутру потехи ради повесят его на ближайшей берёзе, можно будет с чистой совестью считать, что недавнего разговора на звериной тропке попросту не было. Люди, коих Леший зачем-то хотел спасти, уберечь от Медведевых ватажников, сами накличут на себя беду, сжив со свету своего охранителя. А коли так, туда им и дорога; судя по тому, как горбилась и топорщилась поклажа на укрытых рогожею возах, добыча обещала быть богатой, и предводитель лихой ватаги не собирался уступать кому-то другому право завладеть ею. Кто смел, тот и съел – таков самый главный закон, по коему издревле живёт род людской. Тот, кто преступает этот основной закон, обрекает себя на верную погибель; Леший только что это доказал, и Медведь вовсе не собирался следовать его дурному примеру.