Георгий Победоносец. Жизнеописание и деяния

Вопрос этот немаловажен. Историку, работающему над житиями, приходится искать ответы почти ежедневно. Не всякий исследователь возьмётся за такой труд. Святость отнюдь не простая тема... Как мы уже говорили, современных читателей интересует история, но одновременно, как это ни странно, она, оказывается, их... не интересует. Даже любящие историю читатели иногда рассуждают так: нам нужен острый сюжет, современные диалоги, быстрые действия, битвы, интриги, и чтобы это было завлекательно, интересно. Короче говоря, нужен «читабельный текст», почти фэнтези, некое псевдоисторическое чтение. А как же реальная история? Ответный вопрос потребителя книг: зачем? Ведь если это будет скучно, тогда никто читать не будет...

Жанр житийной литературы существует вполне официально не только в церковной традиции, но и в литературоведении. Он имеет свои особенности и часто для светского человека довольно непрост в восприятии. Если выпустить сборник старинных житий, то он будет в первую очередь раскуплен воцерковлёнными читателями и лишь частично — светскими.

Как писать на житийные темы так, чтобы большее число читателей проявляли к ней интерес, вникали в содержание и чтобы это было ещё и интересно? Это не значит, что надо писать жития вообще по-другому. Ничего подобного. Нужно суметь всё это совместить. И это задача, которую автор данной книги ставит перед собой. Ведь житие иногда называют «словесной иконой», в тексте житий, как и на иконе, многое изображается символически, не реалистично. В житийном изложении земных дней святого часто вообще нет цифр, дат, фактов, иногда даже и точных географических названий. Можно ли всё это совместить с реальными событиями истории?

В примере со святым Георгием Победоносцем мы имеем много вариантов текстов его жития, которые принимаются учёными. Некоторые из них считаются апокрифами — произведениями, не признаваемыми Церковью. Но нельзя забывать об уже отмеченном нами жанре, который можно назвать не биографией (хотя, что плохого в этом греческом слове?), а жизнеописанием. Это, пожалуй, самое подходящее определение.

Для автора этой книги в процессе работы сформировалось два образа читателей. Один — это обычный человек, который, быть может, мирно сидит на кухне, пьёт чай, смотрит телевизор и почитывает книгу. А другой — это проницательный и мудрый духовный деятель, священнослужитель, монастырский житель или прихожанин храма, который гораздо более серьёзно погружается в текст книги. Возникает словно бы два уровня восприятия текста. Получается это само собой. Даже если все вместе будут вникать или читать то же самое, то всё равно — кто-то увидит одно, а кто-то — другое.

О языке жизнеописаний

Итак, мы замечаем два разных восприятия духовного мира. Многие, как уже было замечено, смотрят в одну точку, а видят разное, или даже кто-то что-то видит, а кто-то не видит вообще ничего. Приведу пример из прежних моих книг. Например, о преподобном Савве Сторожевском, основателе известной обители в Звенигороде, удивительном святом — Чудотворце. Когда мы едем по Рублёвке, по шоссе, которое сейчас застроено дачами-дворцами и невероятно дорогими магазинами-бутиками, то всё-таки мы должны знать, что этот путь исторически заканчивался Звенигородом, то есть монастырём, где лежат мощи преподобного Саввы. И один человек, когда едет мимо фешенебельных ювелирных магазинов, думает: сейчас я остановлюсь и куплю себе бриллиантовый перстень. А другой скажет: я не буду останавливаться, поеду до самого монастыря, ведь это и есть цель моей поездки.

Вот и вся разница.

Мне же хотелось написать такую книгу, чтобы её читали и тот и другой. В связи с этим есть и ещё одна проблема. Мы часто называем православной литературой — литературу церковную. Например проповеди, размышления, советы и записки священнослужителей, богословские труды. Но почему нельзя отнести к православной литературе большой пласт светской русской литературы, например XIX века? Тогда большинство писателей были православными. Мы же не можем из православных вычесть того же Гоголя, Достоевского, Пушкина, Лескова, а в XX веке — Шмелева или Бунина. Почему же их не продают повсеместно в православных книжных церковных магазинах (отдельные исключения не будем брать во внимание)? Автор данной книги, к примеру, стал православным человеком ещё в 1970-е годы, прочитав «Братьев Карамазовых» Достоевского. Начало этого романа, когда происходят беседы в Оптиной пустыни со старцем, оказалось для меня, читателя, говоря современным языком, просто «шоковым». Когда мне, светскому человеку, довелось впервые читать эти диалоги, они явились вовремя, стали очень нужными в тот момент. И эта книга сделала для меня больше, чем любые богословские труды, которые я тогда также усердно читал.