Георгий Скорина

Желание как можно скорей вернуться на родину и оттуда отправиться в Москву было так велико, что Георгий, не дождавшись окончания посольства, распрощался со своими новыми друзьями. Казалось, наступил его час. Полоцкое братство поможет ему установить связь с просвещенными московскими людьми, сообща они откроют друкарню, и тогда доктор Францишек отдаст все, что собрал за годы учения, «братьям своим – Руси».

По дороге в Полоцк Георгий много раз слышал имя Глинского. Произносили это имя то с благословением, то с завистью, а то и с проклятием. Но одно казалось несомненным: Глинский был врагом польских и немецких поработителей, врагом латинских монахов, а стало быть, другом белорусского люда.

Еще не успев разобраться в сложной путанице политических событий, Георгий решил отправиться к князю Глинскому, надеясь, что Глинский окажет ему поддержку в печатном деле.

Снова скрип тяжелой двери прервал нить его размышлений. В темницу вбежал запыхавшийся ратник и, подталкивая Георгия, погнал его по оврагу к центру лагеря.

На небольшом холме, возле шалаша, сложенного из кольев и ветвей, окруженный вооруженными людьми, стоял немец. Георгия поставили рядом.

– Кто ты и откуда к нам прибыл? – спросил Георгия немолодой, крепкого тела человек, сидящий на обрубке дерева у самых дверей шалаша.

Висящая на перевязи дорогая польская сабля да короткие остроносые сапоги, какие носили тогда русские, несколько отличали его от пестро одетых вооруженных людей, стоявших вокруг. По повелительному голосу и свободной позе нетрудно было угадать в нем атамана. Лицо его было по-цыгански смуглым и, как почудилось Георгию, странно улыбалось. Вглядевшись пристальней, Георгий увидел, что лицо атамана перекошено глубоким шрамом от сабельного удара. Щека на месте шрама собралась морщинами, рот, растянувшись навсегда, покривился усмешкой.

– Что молчишь? Аль с перепугу язык проглотил?

– Батька! – раздался со стороны веселый голос. – Он же, поди, человечьего языка не понимает. Дозволь, я по-немецки спрошу?..

К Георгию подскочил маленький, с лисьей мордочкой человек и, взмахнув полами длинного кафтана, безобразно кривляясь, поклонился пленнику.

– Хурды-мурды, откуда и куды?.. Эйн, цвей, понимай, говори, не зевай!

По оврагу покатился веселый хохот. Смеялся командир, смеялся и сам лисьемордый шутник. Немец повернул к Георгию побледневшее лицо.

– Кажется, начались наши веселые похороны, – сказал он по-немецки.

Но Георгий не слышал его. Он по-прежнему пристально смотрел на атамана. Что-то далекое, забытое вновь вставало в его памяти. Словно когда-то он уже встречал этого смеющегося атамана, видел этот овраг, этих вооруженных чем попало людей. Георгий огляделся. Вокруг стояли франтоватые, не успевшие обноситься польские конники, и вооруженные бердышами русские бородачи, и белорусские крестьяне с косами и пиками, и обвешанные дешевыми украшениями бродяги, не знавшие ни роду ни племени. Словом, все это войско ничем бы не отличалось от обычной разбойничьей шайки, если бы не его многочисленность и порядок, царивший в лагере.

Едва только атаман поднял руку, смех прекратился и веселый шут отскочил в сторону.

– Говори, не зевай, – повторил атаман. – У нас кто зевает, того осина качает. Так, что ли, браты?

– Так, батька, так! – весело ответило несколько голосов.

Георгий шагнул к атаману и, не отрывая глаз от его лица, тихо спросил:

– Сымон?.. Батька Сымон?..

Атаман, в свою очередь, пристально посмотрел на Георгия.

– Сымон… А ты кто будешь?

Георгий вдруг радостно протянул к нему руки.

– Ну, здравствуй же, батька! Вот как нам довелось! Ты меня провожал, ты же меня и встретил… Купецкого сына из Полоцка помнишь? За наукой ехал, – торопился напомнить Георгий. – Еще пожар возле Радогостья. У епископа… Монаха на воротах повесили…

– Что монаха повесили, то не примета, – равнодушно ответил атаман, все еще не принимая руки Георгия.

Но Георгий уже осмелел. Он готов был совсем по-дружески обнять атамана.

– Лет десять тому ты с ярмарки ехал… Все мне загадки загадывал… Я тебя сразу узнал бы, да вот этот шрам. А так и не постарел даже… Вспоминал я тебя долго. Встретить надеялся…

– Постой! – остановил его атаман. – Не узнал ты меня, человече. Да и я тебя впервой вижу…

– Не узнал? – удивленно переспросил Георгий, отступая от атамана.

– Не узнал, – повторил тот, – а что Сымона вспомнил, царство ему небесное, – атаман осенил себя крестом, – на том спасибо.

Георгий не мог понять, шутит над ним атаман или он действительно ошибся. Георгий готов был поклясться, что перед ним стоит его старый знакомец, «собиратель дикого меда».

Нет, это была не шутка. Стоявшие вокруг них воины не улыбнулись, не засмеялись. Некоторые вслед за атаманом приподняли шапки и тоже перекрестились. Значит, Сымон мертв.

Немец, наблюдавший всю сцену, несколько оживился и шепнул Георгию:

– Слава богу, все идет хорошо… Вы хорошо начали, смелее, друг.

Атаман резко повернулся к немцу:

– Что ты там шипишь?

Немец вздрогнул и головой показал на Георгия: пусть, мол, переведет. Сам не зная почему, Георгий изменил смысл сказанного.