Георгий Скорина

Однажды в зимнее утро Георгий увидел Рейхенберга в аудитории во время лекции Яна Глоговского. Это было необычно. Иоганн всегда избегал посещать лекции этого профессора. Георгий же не пропускал ни одной. В этот раз Глоговский излагал один из разделов учения Аристотеля, трактовавший о движении, определяющем собой различные формы материи. Георгий жадно слушал учителя и непрерывно записывал в своей тетради. Глоговский умолк и, устало облокотившись на кафедру, спросил:

– Все ли понятно в том, что я сказал вам?

Слушатели молчали. Потом чей-то голос ответил:

– Не все понятно, пан профессор…

Глоговский поднял голову и увидел Георгия, вставшего со скамьи.

– Тебе не понятно? – спросил Глоговский.

– Мне, – ответил Георгий.

– Говори!

– Аристотель учит, что материя может принимать определенную форму только посредством движения… Стало быть, мир постоянно изменяется…

– Так, – сказал Глоговский.

– Но мир, – продолжал Георгий, – со времен Аристотеля претерпел множество изменений. Почему же наука до сего дня продолжает покоиться на том, что высказано много веков назад?

Глоговский внимательно вгляделся в лицо юноши. В глазах профессора зажегся вдохновенный огонек. Аудитория ждала в полном молчании.

– Формы мышления отличны от форм материального мира, – сказал Глоговский, продолжая испытующе смотреть на Георгия.

– В этом я и усматриваю противоречие. Ибо тот же греческий мудрец учит, что душа нераздельна с телом и что в душе человеческой отражается весь мир… – Георгий оборвал свою тираду. Как мог он так увлечься! Как посмел противоречить этому великому ученому, перед которым в душе преклонялся! Он густо покраснел.

Глоговский улыбнулся:

– На вопрос твой сейчас отвечать не стану. Я посвящу ему отдельную лекцию. Вы свободны, панове. Я кончил.

Георгий собрал свои записи и вышел из аудитории. В коридоре его окликнул Рейхенберг.

– Пан Франциск удостоился похвалы, – сказал он. – Однако истинная мудрость заключается не в чрезмерной пытливости, а в скромности и незыблемой вере.

– О, Ян! – ответил Георгий. – Вы правы. Я и сам раскаиваюсь в том, что проявил нескромность, осмелившись противоречить пану Глоговскому…

– Не о пане Глоговском речь, – возразил Иоганн. – Не следует подвергать сомнению мысли, которые содержатся также и в творениях отцов церкви. В них одних воплощена высшая истина. Может ли слабый человеческий ум превзойти то, что внушено божественным откровением? Запомните это, Франциск…

Георгий несколько опешил от этого наставления, естественного в устах проповедника, но не светского юноши. Он хотел возразить Иоганну, но тот опередил его:

– Впрочем, юности свойственны заблуждения. Я надеюсь, что с течением времени вы освободитесь от них. Теперь же я прошу вас об одной услуге…

– Охотно окажу вам любую услугу, – живо ответил Георгий.

– Видите ли, – продолжал немец, – кое-какие дела и обязанности отнимают у меня много времени. Мне редко удается бывать здесь и потому приходится посылать людей из свиты моего отца, чтобы записывать лекции. Но, хоть и сведущие в латыни, они не обладают ни научными познаниями, ни проницательным умом. Записи их не могут удовлетворить меня…

– Вы хотите, чтобы я помог вам в этом? – спросил Георгий. – Я очень рад, что могу оказать эту ничтожную услугу. Я буду делать для вас отдельные записи всех лекций.

– В этом нет нужды, – остановил его Рейхенберг. – Вы будете давать мне те записи, которые делаете для себя. Ведь вы вносите туда и ваши собственные мысли? Не так ли?

– Да, разумеется, – подтвердил Георгий.

– Отлично, это поможет мне яснее усвоить предмет. Я знаю, вы нуждаетесь в деньгах. Ваш труд будет щедро оплачен…

– Как! – вскрикнул Георгий. – Вы предлагаете мне плату? Неужели вы могли думать, что я возьму у вас хоть грош? Ведь мы же друзья…

Он доверчиво и сердечно протянул руки, чтобы обнять Иоганна, но немец отступил назад, и на лице его появилась чуть презрительная улыбка.

– Вы еще недостаточно хорошо изучили польский язык, Францишек, – сказал он сухо, – и не умеете выбирать выражения. Слово «друг» означает слишком многое. Мой род происходит от Гогенштауфенов, а мой отец – барон священной Римско-Германской империи… Вы можете стать моим братом… во Христе. Но другом… Это другое…

Георгий стоял неподвижно, ошеломленный неожиданной обидой.

– Друг мой! – прозвучал чей-то голос, и рука легла на его плечо.

Георгий обернулся. Перед ним стоял Глоговский.

– Друг мой, – повторил он ласково, беря Георгия за руку. – Приходи ко мне сегодня вечером, я хочу побеседовать с тобой.

Кивнув юноше, Глоговский скрылся в сумраке коридора.

Георгий снова повернулся в сторону Рейхенберга.

– Хорошо, пан Ян, – сказал он твердо и решительно. – Я обязан вам тем, что поступил в университет, и не хочу остаться должником. Вы будете исправно получать все мои записи…

Не ожидая ответа, он с достоинством поклонился немцу и быстро пошел к выходу.