Георгий Скорина

– Истинно так, – повторил проповедник, потрясая бумагой, – здесь изложено все.

С неожиданной легкостью толстяк вскочил на скамью.

– Покажи!

Теперь всем было видно его лицо, чуть оплывшее, окаймленное курчавой бородой, большие, немного навыкате, хитрые и веселые глаза, толстые губы.

– Дай бумагу!

– Прочь! – Лисманини отступил на шаг.

Толстяк прыгнул на стол, стол затрещал, толстяк взмахнул руками и, ухватившись за проповедника, вместе с ним полетел на пол.

Звон разбитой посуды, отчаянный крик итальянца, шум вскочивших посетителей наполнили корчму. Итальянец крепко зажал в руке бумагу. Противник навалился на него своим грузным телом и впился зубами в кисть руки. Лисманини взвизгнул и разжал руку. Выхватив бумагу, толстяк вскочил на ноги.

Несколько мужчин двинулись было на него. Толстяк схватил тяжелый табурет и, подняв его высоко над головой, заревел:

– Ни с места! Я размозжу голову каждому, кто осмелится дотронуться до отпрыска польских рыцарей – Николая Кривуша из Тарнува.

Люди попятились, и Кривуш, отшвырнув табурет, ринулся к двери.

– Лови его! Держи! – закричал кто-то…

Лисманини, а за ним вся пьяная компания бросились в погоню. Насколько Кривуш был находчив в споре и ловок в рукопашном бою, настолько он оказался слабым в беге. Полы его засаленного плаща путались между короткими ногами, тучное тело раскачивалось из стороны в сторону. Он задыхался. Преследователи настигали его. Спасли его темнота и извилистые лабиринты улиц. Нырнув в какую-то подворотню, он притаился, дожидаясь, пока погоня пронеслась мимо.

* * *

В небольшом одноэтажном флигеле бурмистрова двора тускло светилось крайнее окно. Несмотря на поздний час, Георгий сидел у стола за своими рукописями.

В дверь вошел Гинек.

– Хозяин, – сказал мальчик взволнованно, – сторож поймал вора!

– Какого вора, Гинек? – удивился Георгий.

– Он заглядывал в окно друкарни и пробовал открыть дверь, – объяснил Гинек.

– Странно! Что ему там могло понадобиться?

– Уж этого я не могу вам сказать, хозяин, – развел руками Гинек. – Он отказался отвечать нам и потребовал отвести его к вашей милости.

– Где же он?

– Он здесь. Не стоит вам и смотреть, его следует просто передать страже.

– Нет, Гинек, – остановил его Георгий. – Думаю, что это не простой вор. Приведи-ка его сюда.

Гинек с явным неодобрением крикнул в дверь:

– Веди сюда, Юзеф!

Сторож втолкнул в комнату вора. Георгий поднял свечу и осветил его. Перед ним стоял грязный и оборванный, но с веселым выражением лица Николай Кривуш.

– Боже мой! – воскликнул Георгий. – Неужели это ты?..

Кривуш грациозно поклонился.

– Да, это я… – произнес он хриплым голосом. – Впрочем, понятие «я» весьма относительно и неточно, ибо то, что некогда было «мною», претерпело за два десятилетия столь существенные изменения в своей субстанции, что нельзя с уверенностью утверждать, что я – это именно «я». Пан же доктор, безусловно, прав в одном: существо, пойманное вашим могучим стражем, носит звучное и благородное имя Николая Кривуша…

Прервав эту тираду, Скорина крепко обнял и расцеловал друга. Сторож и Гинек во все глаза глядели на эту странную сцену.

– Как я рад, что снова вижу тебя! Как часто я вспоминал о тебе! – говорил Георгий, когда они остались одни.

Кривуш, видимо, был очень растроган. Громко сморкаясь и кашляя, он старался скрыть свое волнение.

– Откуда ты? Где ты живешь? – спрашивал Георгий.

– Где живу? Гм… На этот вопрос ответить не так-то легко. Я всегда считал, друг мой, что постоянное жилище сковывает человеческий дух, и оттого стараюсь не задерживаться подолгу на одном месте.

– Я тоже немало скитался эти годы, – сказал Георгий.

– Все учился? – спросил Кривуш.

– Все учился…

– К чему же привела тебя наука?

– К сознанию того, как мало мы знаем, – улыбнулся Георгий.

– Я об этом догадался значительно раньше, а потому не стал напрасно тратить время.

– Что же ты делал?

– О, многое! Я исходил вдоль и поперек то, что именуется Королевством Польским. Я встречал разных людей, веселых и грустных, бедных и богатых, пьяниц и трезвенников. Кажется мне, я узнал о жизни человеческой больше, чем из всех мудрых книг. Впрочем, иногда я сочинял кое-что в стихах и прозе. И, уверяю тебя, некоторые из этих творений были не совсем дурны…

– О, Николай, – сказал Георгий, – я мечтаю когда-нибудь собрать твои сочинения и напечатать их в большой прекрасной книге.

Кривуш расхохотался:

– Представляю себе: толстая, красиво переплетенная книга, размером «ин фолио», содержащая пикантные притчи и рифмованные богохульства!

– Ты все тот же, Николай, – смеялся и Георгий.

– Да, Франек… Но вот беда, у меня нет плодов моего вдохновения. Одни я сочинял по заказу влюбленных шляхтичей, другие для потехи странствующих торговцев. Самые бесстыдные из них откупали у меня на корню ксендзы и монахи. К чему я стал бы хранить все это? То, что сочинено сегодня, завтра становится неинтересным. Но, Франек, мне не терпится услышать рассказ о твоей одиссее.

– Охотно, – сказал Скорина. – Однако прежде… Я думаю, ты голоден?

Не дожидаясь ответа, Георгий крикнул Гинека и велел подать жбан меда, мяса и пироги.