Гептамерон. Том 2. День четвертый – День восьмой

– Мне очень приятно это слышать, – ответила Лонгарина, – у меня как раз приготовлен рассказ, который стоит вашего. Так как мы сегодня прославляем добродетель и терпение женщин, я расскажу вам о женщине еще более достойной похвал, чем та, о которой только что была речь, особенно еще и потому, что она была горожанкой, а в городе воспитанию девушек не уделяют такого внимания.

Новелла тридцать восьмая

Одна горожанка из Тура, несмотря на то что муж обращался с ней дурно, отплачивала ему за все такой добротой, что он покинул простую крестьянку, с которой предавался любовным утехам, и стал снова ласков с женою

В Туре жила некая горожанка, женщина красивая и порядочная. Достоинства ее были так велики, что муж не только любил ее, но и уважал и даже побаивался. Но, как всем мужчинам, ему тоже приелась привычная пища, и он влюбился в одну из своих мызниц. И он стал часто уезжать из Тура на мызу и оставался там по два-три дня. А возвращался он после таких поездок всегда продрогший и больной, и его бедной жене приходилось каждый раз немало возиться, чтобы его вылечить. А стоило ему только выздороветь, как он снова спешил в те же места и, предаваясь наслаждению, забывал все былые недуги. Жена его, которой были дороги и жизнь его, и здоровье, заметив, что он каждый раз возвращается оттуда в таком печальном виде, решила сама отправиться на эту мызу и нашла там молодую женщину, которую полюбил ее муж. И без всякого раздражения, но очень решительно она сказала той, что хорошо знает, что муж ее часто приезжает на мызу и что ее огорчает плохое с ним обращение: он всегда возвращается прозябший и совсем больной. Бедная женщина, как из уважения к приехавшей, так и правды ради, не могла отрицать, что это действительно так, и стала просить у нее прощения. Тогда дама пожелала увидеть постель, на которой спал ее муж; и оказалось, что она такая жесткая и содержится в такой грязи и таком беспорядке, что ей стало жаль того, кому на ней приходилось спать. Она немедленно же велела привезти туда другую кровать, простыни, стеганое одеяло и покрывало, приказала прибрать комнату и обить стены тканями, прислала туда хорошей посуды, бочку доброго вина, всяких яств и попросила мызницу, чтобы она впредь не отпускала своего любовника таким иззябшим. Муж ее не замедлил явиться туда, как обычно, и был поражен, найдя это убогое жилище в таком порядке. Он еще более поразился, когда любовница его дала ему напиться из серебряного кубка, и спросил, откуда все это у нее взялось. Бедная женщина заплакала и сказала, что все это прислано его женою, ибо, когда та увидела всю эту нищету, ей стало так его жалко, что она сама украсила эту лачугу и наказала мызнице заботиться о здоровье мужа. Увидав, сколь благородно поступила его жена, отплатив за все его зло добром, и в каком он неоплатном долгу перед нею, горожанин оставил своей любовнице денег, чтобы та ни в чем не нуждалась, а сам вернулся к жене и во всем ей признался, сказав, что, если бы не ее ласка и доброта, он, верно, никогда бы не расстался с этой утехой. И с тех пор они зажили в мире и дружбе и больше уже не вспоминали о прошлом.

– Поверьте, благородные дамы, что не так много на свете мужей, которые рано или поздно не были бы тронуты таким терпением и лаской жены, если только сердце их не совсем окаменело. Но сочащаяся по капелькам вода в конце концов может справиться и с камнем.

– У этой женщины, должно быть, не было ни сердца, ни печени, ни желчи, – сказала Парламанта.

– Чего же вам еще надо, – возразила Лонгарина, – она следовала завету Божьему: платить добром за зло.

– А я думаю, что у нее, вероятно, был какой-нибудь дружок францисканец, который и наложил на нее послушание, посоветовав ей предоставить мужу все блага в деревне, чтобы самой пользоваться такими же благами в его городском доме! – сказал Иркан.

– Такими словами вы сами выдаете свои злые помыслы, – сказала Уазиль, – вы, оказывается, способны смеяться над добрым делом. Но я склонна думать, что она была так поглощена любовью к Богу, что заботилась только о том, чтобы спасти душу мужа.

– Мне кажется, – сказал Симонто, – что у него было больше причин возвратиться к жене тогда, когда ему было холодно и неуютно на мызе, чем когда ему стало хорошо и тепло.

– Как я вижу, – сказал Сафредан, – вы придерживаетесь иного мнения, чем некий парижский богатей, который, раздевшись и улегшись спать с женой, всегда зяб, а отправляясь в погреб на свидание со своей служанкой, без шапки и босиком, причем даже зимою, никогда не чувствовал холода, и к тому же надо сказать, что жена его была красавица, а служанка – сущий урод.

– Вы разве никогда не слыхали, – сказал Жебюрон, – что Господь Бог всегда помогает полоумным, влюбленным и пьяницам. Может быть, он был одновременно и тем, и другим, и третьим?