Геракл

Двойной топор символизирует единство противоположностей Неба и Подземелья, а его топорище – это поверхность земли и воды, связывающая воедино горний и подземный миры. Поэтому лабрис – это весь мир в целом, во всех его проявлениях. В виде золотой кукушки олимпийский художник, создатель лабриса, изобразил самого Зевса потому, что он, как бы выбросил предыдущих божеств Офиона и Эвриному с Олимпа, где и устроил собственное гнездо. Зевс – это кукушка также потому, что он присвоил скипетр Геры, навершие которого имело вид кукушки и, конечно, потому, что он обратился в кукушку, когда впервые ею овладел. Зевс явился на землю и потому держал лабрис ха топорище в мощной руке.

Родитель, видевший Алкида только младенцем, когда он отблеском молнии осветил чертог при его появлении на свет, не подошел и не обнял уже почти взрослого сына. Он прошествовал ровными шагами в середину пиршественного зала и, остановившись, еще больше выпятил могучую грудь и медленно соединил руки за спиной. Оглядев всех с высоты своего огромного роста, он посмотрел на Алкида строгим долгим взглядом, как бы оценивая его и слегка улыбнулся, одними опущенными краями больших губ, как будто довольный увиденным.

Боги недоуменно переглянулись, словно не понимали, чем был доволен Владыка Олимпа: то ли тем, что юный сын выглядел очень могучим для смертного мужа, то ли тем, что сын выглядел все же слабее его. Зевс помавал вверх и вниз сросшимися бровями, и все отступились от него и Геракла. Царь богов кивнул в бок головой, и, когда слуги внесли огромный щит торжественно объявил ровным низким голосом:

– Радуйся сын мой! Рожден ты воистину многострадальным, но зато самым лучшим из всех смертных моих сыновей. Ткачиха не соткала тебе Долю над всеми народами арголидскими царствовать, поэтому я сам о тебе позабочусь, когда в этом настанет необходимость. Сейчас же хочу подарить тебе щит, сделанный по моему приказу искусным Гефестом.

Зевс вдруг хмыкнул, словно что-то вспомнил необычное, и тут же продолжил, но уже голосом не торжественным, а каким-то для него непривычно – игривым:

– Странные все вы и смертные, и бессмертные: говорите, что меж всеми богами я самый жестокий, что я не жалею мужей, мною же на свет порожденных, что предаю их разным несчастьям и самым тяжелым страданьям! Верно, однако, все это только отчасти.

Опять став серьезным, Кронид поднял руку и возвышенным тоном продолжил:

– Время настанет и будет справедливо другое – не раз и не два вы сами блаженные боги позавидуете силе и удаче моего лучшего смертного сына… Во всем на земле многодарной для смертных, а также в светоносном горнем эфире на небе – для всех бессмертных Олимпа блаженных жильцов, меру свою положили три непреложные дщери Ананке…

Всем показалось, что Громовержец закончил речь не так, как хотел, и боги, попрятав глаза, недоумевающе промолчали. Зевс же, помавав густыми своими бровями, схватил щит огромный мощной рукой и протянул его сыну с такими словами:

– Это несокрушимый щит, хотя ему далеко до моей страшной эгиды – самого ужасного из щитов, которым я вздымаю на вечно-трепетном море грозные бури и посылаю победу в сраженьях героям иль в битвах целым народам. В центре моей страшной эгиды – жуткая голова Медусы-Горгоны, от жгучего взора которой даже бессмертные боги на целый год превращаются в камень, оставаясь при этом живыми, да такая ужасная голова одна во вселенной.

До того, как царь богов покровительственно потрепал смертного сына по плечу и взмахнул могучей рукой, приглашая других богов продолжать одаривать жениха, он еще много говорил и о щите, подаренном сыну, и о своей эгиде. Боги все это знали прекрасно и потому слушали повелителя вполуха, лишь для вида сопровождая ее ленивыми кивками голов или только бессмертных бровей.

Ревнивицы Геры, разумеется, на свадьбе пасынка не было – супруг запретил ей в этот день покидать покрытые снегом склоны крутые Олимпа, да она и сама не хотела, опасаясь тайных насмешек богов и богинь. Любят боги позубоскалить. До сих пор, хоть уж века пролетели, над ней насмехаются тайно богини и боги после забавного случая в Платее. Однажды чтобы слегка подшутить над ревнивой супругой, Зевс устроил свою фальшивую свадьбу с куском дуба, наряженным в женское платье. Как только Гера услышала об этом от своей вестницы Ириды, она, бурно кинувшись с Киферона, как ураган примчалась к повозке и стала все крушить и ломать. Когда же она сорвала со статуи одежду, то нашла деревянный обрубок вместо живой невесты. Царица тогда до слез обрадовалась, что это был только обман. В память этого события в Платее, где Гера встретила свадебную процессию, справляется праздник Дедалов (куклы). Гере приносят в жертву белую телицу и не знавшего ярма быка белоснежного Зевсу и сжигают эти жертвы на алтаре, наполнив их искрометным вином и фимиамом, а вместе с ними и дубовые дедалы.

Не пришел и Незримый Аид, большой домосед и гостеприимец, который лишь дважды за тысячи лет покидал свое любимое подземелье, вечно лишенное яркого солнца.