Но Лена теряла силы, а в кулаке сжимала листок, не отрывая его от груди. Фрол разжал ее пальцы, прочел и метнулся в коридор, где на стене висел телефон. Вот она – расплата. Утаил, не рассказал правду… А в виски выстреливали строчки, слова, начертанные на том листке: «Вашего мужа, полковника Огарева Георгия Денисовича, собственноручно расстрелял ваш нынешний муж Самойлов Фрол Пахомыч…» Расстрелял… собственноручно расстрелял… расстрелял…
Ее не удалось спасти. Пришли мальчики и застали мать мертвой. А что чувствовал Фрол… Не рассказать.
Записка странным образом исчезла, но после похорон в тот же день вечером, поручив мальчиков соседке, Фрол пошел к парикмахеру Силантию Штепе. В парикмахерской его не застал, домашнего адреса не знал, вернулся домой.
В его разгоряченном сознании роились страшные обвинения самому себе. Он поклялся дознаться, кто уничтожил Огарева, донеся на него, но клятву не выполнил и теперь наказан. Мало того, он совершил преступление перед совестью – участвовал в расстреле Огарева, наказан и за это. Лена стала его женой – о чем он не смел и мечтать, но стала из благодарности, спала с ним, попав к нему в зависимость, а он не должен был этого допустить. Тогда, скорее всего, она не отравилась бы, получив подлый донос на него. Но кто накажет руку, писавшую записку? Только он, Фрол Самойлов, и это дело чести.
Вечером следующего дня Фрол снова пошел к Штепе. В парикмахерской горел свет, значит, Силантий на месте. Самойлов натянул на нос фуражку, вошел. У зеркала сидел старик, которому Штепа стриг волосы и усы. Силантий мельком взглянул на вошедшего, а тот опустился на стул у стены и низко склонил голову. Десять минут спустя старик отблагодарил Штепу и ушел.
– Прошу вас, – стряхивая белое полотно, которым Силантий укрывал клиентов, пригласил он Фрола на стул перед зеркалом.
Фрол приблизился, но голову поднял, когда подошел вплотную к парикмахеру, перекрыв путь к выходу. Штепа не испугался, но удивился.
– Кто написал записку моей жене? – процедил Фрол, подавляя в себе искушение убить парикмахера.
– Какую записку? – поднял плечи Штепа.
– Ты знаешь.
– Разве мы с вами на «ты»?..
Кулак Фрола врезался в физиономию Штепы. Силантий легко отлетел к стене, вписался в нее, раскинув руки, как Христос на распятии, и мешком рухнул на пол. От резкого движения фуражка слетела с головы и упала на пол, Фрол не поднял ее, на тяжелых ногах подступил к Силантию, слегка наклонился:
– Задаю вопросы я. А ты отвечаешь.
– Вы не имеете права… – еще возражал парикмахер, с трудом произнося слова, так как челюсть от удара свернуло.
Фрол сцапал его за грудки, поставил на ноги и ударил второй раз. Штепа сдавленно ойкнул, из его носа потекла кровь. Встряхнув Силантия, чтобы у того соображение встало на место, Самойлов прошипел прямо в его окровавленную физиономию:
– Это подтверждение моих прав. – Затем одним движением усадил его на стул перед зеркалом, сам сел на стол, повалив пузырьки. – Очухался? Тогда отвечай.
– Я не знаю про записку… – сплевывая кровь, блеял Штепа. – Я ничего не знаю… клянусь…
Он попытался встать, Фрол поставил ступню ему на бедро.
– Сидеть, гнида! – ровным и оттого еще более страшным голосом приказал Фрол. – Моей жене посоветовали обратиться к тебе. Когда она приходила?
– Нет! Не приходила…
Резкий удар под дых кулаком – и Штепа согнулся в три погибели, выпучив глаза, хватая ртом воздух. Фрол подождал, когда Силантий отойдет, сразу-то после удара говорить невозможно, спазм даже вдохнуть не позволяет. Самойлов рассматривал скудную обстановку парикмахерской с претензией на шик, картинки с персидскими барышнями на стене, на самом деле только подчеркивающие бедность и убогость помещения. Силантий задышал, значит, можно продолжить. Фрол взял тон, каким разговаривал Яков, – без интонаций:
– Моя жена пришла к тебе. Что было дальше?
– Я только свел ее… – наконец признался Штепа.
– С кем? Где?
– Я отвел ее к Федьке Косых домой и там оставил.
– Адрес Федьки. – Силантий с трудом рассказал, как найти дорогу, но вопросы Самойлова не закончились: – Кто тебя втянул в это? Как все происходило?
– Ко мне пришел Федька Косых и привел Гирю…
– Кто такой Гиря?