— Ему принадлежит глубокое соленое море.
— Ему принадлежат звезды на небесах.
У меня родилось ужасное подозрение, что доктор Моро, превратив животных в людей, вложил в их бедные мозги дикую веру, заставив их боготворить себя. Но я хорошо видел сверкавшие зубы и острые когти сидевших вокруг, чтобы перестать петь.
Наконец пение прекратилось. Глаза мои, привыкшие к темноте, наконец рассмотрели тварь в углу. Она оказалась ростом с человека, но вся покрыта темно-серой шерстью, почти как у шотландских терьеров. Кто была она? Кто были все они? Представьте себя в окружении самых ужасных калек и помешанных, каких только может создать человеческое воображение, и вы хоть отчасти поймете, что я испытал при виде этих странных карикатур на людей.
— У него пять пальцев, пять пальцев, пять пальцев, как у меня, — бормотал обезьяночеловек.
Я вытянул руки. Серая тварь в углу наклонилась вперед.
— Не ходить на четвереньках — это Закон. Разве мы не люди?
Серая тварь протянула уродливую лапу и схватила мои пальцы. Ее лапа была вроде оленьего копыта. Я чуть не вскрикнул от неожиданности и боли. Эта тварь наклонилась еще ниже и рассматривала мои ногти, она сидела так, что свет упал на нее, и я с дрожью отвращения увидел, что это не лицо человека и не морда животного, а просто какая-то копна серых волос с тремя еле заметными дугообразными отверстиями для глаз и рта.
— У него маленькие когти, — сказало волосатое чудовище. — Это хорошо.
Оно отпустило мою руку, и я инстинктивно схватился за палку.
— Я глашатай Закона, — сказало серое чудовище. — Сюда приходят новички изучать Закон. Я сижу в темноте и возвещаю Закон.
— Да, это так, — подтвердило одно из существ, стоявших у входа.
— Ужасная кара ждет того, кто нарушит Закон. Ему нет спасения.
— Нет спасения, — повторили звероподобные люди, украдкой косясь друг на друга.
— Нет спасения, — повторил обезьяночеловек. — Смотри! Однажды я совершил провинность, плохо поступил. Я все бормотал, бормотал, перестал говорить. Никто не мог меня понять. Меня наказали, вот на руке клеймо. Он добр, он велик.
— Нет спасения, — повторила серая тварь в углу.
И это повторили все другие звероподобные люди.
— У каждого есть недостаток, — произнес глашатай Закона. — Какой у тебя недостаток, мы не знаем. Но узнаем потом. Некоторые любят преследовать бегущего, подстерегать и красться, поджидать и набрасываться, убивать и кусать, сильно кусать, высасывая кровь. Это плохо. Не охотиться за другими людьми — это Закон. Разве мы не люди? Не есть ни мяса, ни рыбы — это Закон. Разве мы не люди?
— Нет спасения, — подтвердило пятнистое существо у входа.
— У каждого есть недостаток, — повторил глашатай Закона. — Некоторые любят выкапывать руками и зубами корни растений, обнюхивать землю. Это плохо.
— Нет спасения, — повторили стоявшие у входа.
— Некоторые скребут когтями деревья, другие откапывают трупы или сталкиваются лбами, дерутся ногами или когтями, некоторые кусаются безо всякой причины, некоторые любят валяться в грязи.
— Нет спасения, — повторил обезьяночеловек, почесывая ногу.
— Нет спасения, — повторило маленькое розовое существо, похожее на ленивца.
— Наказание ужасно и неминуемо. Потому учи Закон. Поэтому говори слова. — Он снова принялся твердить все эти слова Закона, и снова я вместе со всеми начал петь и раскачиваться из стороны в сторону. Голова моя кружилась от бормотания и зловония, но я не останавливался, в надежде, что какой-нибудь случай меня выручит. — Не ходить на четвереньках — это Закон. Разве мы не люди?»
Мало есть в мировой литературе страниц, столь мощно подчеркивающих всю условность нашей морали, всю ненадежность наших психологических тормозов. В начале шестидесятых прошлого века я сам не раз наблюдал на Курилах за чудесными девушками, прибывающими туда на путину из Питера, Москвы, Рязани. «Случись эта ночь после свадьбы…» Поначалу все они цитировали Блока и Асадова, но уже через месяц переходили на откровенный и грубый мат. А глашатая Закона там не было.
Это я к тому, что вкус крови ничем перебить нельзя. Вкус крови, вкус жизни нарушает хрупкое равновесие, установленное на острове. Несмотря на уговоры и силу, примененные Прендиком и Монтгомери, несмотря на увещания глашатая Закона, зверолюди возвращаются к темным диким инстинктам. «Монтгомери лежал на спине, а сверху на него навалилось косматое чудовище. Оно было мертво, но все еще сжимало горло Монтгомери кривыми когтями. Рядом ничком лежал Млинг. Шея прокушена, в руке зажато горлышко разбитой бутылки из-под коньяка…»
Волею судеб вернувшись в Лондон, мистер Прендик долго не может отойти от увиденного. Он никак не может убедить себя в том, что мужчины и женщины, мимо которых он ежедневно проходит по улицам, не являются зверьми в человеческом облике. Ну да, все они напоминают людей, все они ласково улыбаются, но стоит пахнуть запаху крови, как в одну минуту, в одну секунду все они превратятся в злобных тварей, забывших про любой Закон.
И тогда — Дом страдания.
Колеса фортуны