Герберт Уэллс

Хозяин, как предупреждала няня, оказался очень раздражительным, и Матильде изредка приходилось на себе испытывать его вспышки ярости по пустякам; после он чувствовал себя страшно виноватым, просил жену о посредничестве — сам, как школьник, не умел извиняться. Рассудительная Матильда не придавала большого значения подобным инцидентам, поскольку все недостатки хозяина искупались в ее глазах обожанием, которое он питал к детям: глубокой и страстной любовью, с которой он писал «Волшебную лавку» и от которой впоследствии стыдливо открещивался. Мальчиков воспитывали спартанцами, в часы уроков или за столом они должны были соблюдать строгую дисциплину, но на время, отведенное им для игр, никто не смел посягнуть. Отец часами ползал с ними по полу, играя в солдатиков — такой же азартный, как они, запыхавшийся, грязный, рычащий, кричащий «бах-бабах!»; когда приходило время ложиться спать, он снова шел к ним в комнату и рассказывал им фантастические истории.

Все, кто бывал в доме Уэллсов, подтверждают, что отец обожал мальчишек и они обожали его; что, разговаривая с ними или говоря о них, он становился от них неотличим. Это была чудесная взаимная любовь; полная, абсолютная идиллия, о какой можно только мечтать. Правда, есть одно обстоятельство, которое тактичная Мейер не стала подчеркивать: все эти восхитительные сцены имели место отнюдь не каждый день, потому что отец мальчиков редко бывал дома. Еще в 1903-м Кэтрин писала ему: «Джип говорит о тебе только три вещи: „Папа приезжает“, „Папа уехал“ и „Папа спит“». В 1908-м папа проводил в «Спейд-хаусе» не больше времени, чем тогда. Это был великолепный, чудесный папа, но папа праздничный, а не повседневный.

Эйч Джи не особенно скрывал свои отношения с Эмбер Ривз. Она гостила в «Спейд-хаусе». В Лондоне их часто видели вместе. Они отдыхали на пляже, посещали тихие рестораны. Для встреч с нею он снял квартиру, а в «Опыте автобиографии» поведал, в каких еще местах, кроме этой квартиры, они бывали близки. «Нам нравилось ощущать легкий привкус греховности, который нам придавали мерки того времени, и мои воспоминания о тех приключениях по сей день отнюдь не омрачены раскаянием, но освещены приятным возбуждением». Что-то в этой фразе не то, правда? В своих книгах он писал о совсем иной «любви втроем» — честной, ясной, обычной: само понятие «греховности» такой любви будет чуждо. Но, видимо, без сознания греховности любить не так интересно. Майкл Фут в своей книге утверждает, что Эмбер была главной любовью Уэллса: он и в старости сожалел о том, что расстался с нею. Фут в 1938-м лично беседовал с Уэллсом, так что не доверять его словам оснований нет; с другой стороны, в мемуарах Эйч Джи писал, что «называть эти амуры „любовными историями“ — значит злоупотреблять словом „любовь“». «За всю жизнь я, пожалуй, любил по-настоящему только трех женщин…» Эмбер среди этих трех нет. На ее долю досталось другое определение: «единственный в жизни взрыв страсти, острейшего сексуального желания».

Когда Эмбер приезжала в Сандгейт, хозяйка принимала ее с тем же радушием, что и других гостей, из которых многие были в курсе происходящего и шептались за ее спиной. Беатриса Уэбб пыталась найти объяснение ее ненормальной кротости: Кэтрин ощущала вину за то, что увела мужа у Изабеллы, и принимала его измены как заслуженную кару. Нина Берберова, уделившая Уэллсу много места в «Железной женщине», считала так же. Какую-то вину Кэтрин ощущала — ее цитировавшиеся письма указывают на это, но догадку миссис Уэбб о причинах такого чувства ни подтвердить, ни опровергнуть невозможно. Кэтрин все терпела молча и не желала ни с кем обсуждать поведение своего мужа. Сам Уэллс пишет, что жена о романе с Эмбер не должна была знать, а узнала лишь тогда, когда нехорошие люди раздули скандал. Но и тогда она «не обнаружила ни обиды, ни возмущенного самолюбия», ибо «всегда рассматривала пылкость моего сексуального воображения как некое органическое заболевание; она ни во что не вмешивалась, терпеливо и ненавязчиво пережидая, когда мое лихорадочное возбуждение схлынет. Если бы не ее невосприимчивость к подобным лихорадкам, я, возможно, и не сбился бы с пути». Оказывается, не только родители девиц во всем виноваты. Еще жена. Ах, тяжко жить среди таких людей.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПОИСК ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ

Глава первая ВСЕ СМЕШАЛОСЬ В ДОМЕ УЭЛЛСОВ

Первый номер «Инглиш ревью» появился на прилавках в конце ноября 1908 года. Выходу журнала предшествовала рекламная кампания в других периодических изданиях (больше всего — в дружественном «Нью эйдж»), А вот далеко не полный перечень писателей, чьи тексты были опубликованы в том номере: Томас Гарди, Генри Джеймс, Конрад, Голсуорси, Анатоль Франс, Лев Толстой. Успех у интеллектуальной публики был шумный, прием у критиков теплый. Кажется, деньги и затраченные усилия даром не пропали. В «Инглиш ревью» начал печататься «Тоно-Бенге»: Уэллс передал Форду права на сериализацию в обмен на одну пятую прибыли.