Герберт Уэллс

Ее работу принято называть блестящей и также принято отмечать, что это был холодный, безжалостный блеск клинка. Было ли что-то кроме блеска? Да как сказать… Одной-двумя фразами она выносила приговоры, не заботясь об аргументации. Анна Каренина — «чушь». Стриндберг «не умеет писать». Набоков «имеет привычку конструировать свои романы по образу и подобию мандрила — те части, которые имеют отношение к сексу, окрашены в самый яркий цвет». О печальной поэзии Томаса Гарди: «Один из предков мистера Гарди, должно быть, женился на плакучей иве». Едва оперившись как литератор, Уэст начала писать книгу о жизни и творчестве Генри Джеймса, который, по ее мнению, был «величайшим писателем», но «препротивным старикашкой»; характерные для него длинные фразы она определила как «немощные создания, укутывающиеся в придаточные предложения, как больной — в шаль». Уэллса она впоследствии отнесет к не самым сильным авторам — он писал «лихорадочно» и «неряшливо», — но снисходительно признает его «отцом и матерью научной фантастики». «Всю нашу молодость они толклись возле нас, — напишет Уэст в 1928 году. — Большая четверка: Уэллс, Шоу, Голсуорси и Беннет. Их отличали щедрость, шарм и болтливость старых дядюшек, приехавших с визитом. Дядюшка Уэллс всегда являлся малость запыхавшимся, с полными руками свертков…»

В первой половине XX века хлесткие фразы Ребекки Уэст поражали воображение; позднее ими стало трудно кого-либо удивить, и в старости (она умерла в 1983-м, когда ей было уже за девяносто) Уэст жаловалась, что ее как критика все забыли. А тех, с кого она недрогнувшей рукой снимала скальпы, помнят и перечитывают. Но это не означает, что Ребекка не была высокопрофессиональным журналистом и что ее вклад в общественную жизнь не был огромен. Перед войной она написала фундаментальное исследование о Югославии; после войны вела репортажи с Нюрнбергского процесса. Она объездила весь мир, глаз у нее был острейший, память чудовищная; когда нужно было навести какую-нибудь справку о малоизвестной стране, все обращались к ней. Она переписывалась чуть не со всеми знаменитостями своего времени; ее сын Энтони утверждал, что эти письма, для которых характерны «жестокость карикатур на современников и чрезмерная свобода в обращении с истиной», не проживут долго, но он ошибся: громадная переписка Ребекки Уэст по сей день является кладом для литературоведов и историков.

На юную Ребекку Уэст быстро обратили внимание в литературном мире; наиболее близка она в первые годы карьеры была с кругом писателей, имевших отношение к фордовскому «Инглиш ревью». Она восхищала мужчин, настораживала женщин. «Она была рассудительна и мила, — вспоминала Вайолет Хант, — но ее невозможно было одурачить. Выглядела она как девчонка-школьница. Она заставляла с собой считаться: стоило ей войти в комнату, как уже невозможно было представить эту комнату без нее. Если она захочет уничтожить вас, она это сделает; если она решит быть с вами милой — ваше счастье». А Вирджиния Вулф определила ее как ее «помесь горничной и цыганки, но с цепкостью терьера, с горящими глазами, запущенными, довольно грязными ногтями, весьма энергичную, с дурным вкусом, подозрением на интеллектуальность и громадным интеллектом». На самом деле Ребекка была чрезвычайно привлекательна — тоненькая темноволосая девушка, одевавшаяся по-детски, с кошачьими повадками и смелыми речами. Для сорокапятилетних мужчин этот типаж — погибель.

Уэллс пригласил Ребекку на ланч в «Истон-Глиб»; она приехала 27 сентября. Они сразу же заспорили о положении женщины в обществе: Уэллс настаивал на том, что женщина — «помощница» мужчины, Уэст доказывала, что она способна справиться с жизнью сама. О мужчинах она высказывалась весьма резко — «паразитический пол», «тираны», — но ей, как и Уэллсу, были смешны суфражистки, и она иронизировала над женщинами, которые идут работать, чтобы что-то доказать мужчинам. Работа в ее понимании была не дорогой к свободе, а самой свободой.