Герберт Уэллс

— Говорят, — начинала она тоном торжественной декларации (половина ее фраз начиналась этим словом), — говорят, от сахара полнеют. Многие знатные люди вовсе не употребляют его.

— Даже с чаем, мэм, — авторитетно подтверждал Реббитс.

— И вообще ни с чем, — добавляла миссис Мекридж таким тоном, словно это был верх остроумия.

— Что они еще говорят? — спрашивала мисс Файзон.

— Еще они говорят, — продолжала миссис Мекридж, — что доктора сахар не ре-ко-мен-ду-ют!

— В самом деле, мэм?

— Да, в самом деле. — И, обращаясь ко всем сидящим за столом, добавляла: — Бедный сэр Родерик до самой кончины употреблял много сахара. Мне иной раз приходит в голову: не это ли ускорило его конец?

Тут разговор прерывался и наступала торжественная пауза — в знак уважения к блаженной памяти сэра Родерика. Потом миссис Буч выступала с любимым номером своего репертуара. «Как хорошо, что вечера становятся короче, — говорила она. Или, если дни уменьшались: — А вечера становятся длиннее!» Это открытие всегда представляло для нее огромную важность. Моя мать, любившая сидеть спиной к окну, обычно считала нужным из уважения к миссис Буч повернуться, посмотреть на улицу и определить, убывает день или прибывает. Затем возникала оживленная дискуссия по поводу того, сколько времени еще остается до наступления самого длинного или, наоборот, самого короткого дня, и только исчерпав эту тему все замолкали…»

5

В домах Карягиных, Смоленцевых, Анучиных, Зоболевых, Беловых, Маевских, Шамовых — на улицах Телеграфной, Почтовой, Октябрьской, в том же Кирпичном переулке — велись такие же долгие и глубокие разговоры. «Дождя-то, считай, уже месяц нет…» Или наоборот: «Залило огороды-то совсем дождями…» Или, если дело происходило зимой: «Дороги перемело, и уголь не подвезешь…» И соответственно приводились какие-нибудь местные многое объясняющие приметы.

Разницы между собой и юным Джорджем Пондерво я не чувствовал.

А между взрослыми, на мой взгляд, вообще никакой разницы не существовало.

Ну да, сахар вреден, попробуй-ка отстоять за ним такую очередь! Да, дни становятся все короче, а скоро и дороги переметет. Всё вечно! Ничто не меняется! Правда, однажды на чердаке старого дядиного дома я наткнулся на ящик с древними церковными книгами, а среди них нашел потрепанное и пыльное еще дореволюционное издание книги Чарльза Дарвина «Происхождение человека». Значит, понял я, какие-то сомнения, какие-то страсти кипели и в наших краях.

Это бодрило. К тому же я влюбился.

Внезапно, как юный Пондерво. Но моя любовь выглядела еще безнадежнее.

Мидхерстская грамматическая школа, где Г. Дж. Уэллс провел два месяца своей бурной юной жизни

Томас Хаксли — знаменитый «бульдог Дарвина». Для Уэллса общение с этим профессором имело огромное значение

Г. Дж. Уэллс в молодые годы

Лондон — постоянная сцена для величественных экспериментов Уэллса

Марсианин в представлении самого Г. Дж. Уэллса. Автограф

Марсиане атакуют. Художник Ф.-Р. Пол

Одна из многочисленных иллюстраций к роману «Война миров»

Загрузка межпланетного аппарата Кейвора. Иллюстрация к книге «Первые люди на Луне»

Ленин слушает Уэллса. 1920 г.

Г. Дж. Уэллс, М. Горький и М. И. Будберг в 1921 г.

Игра для мальчиков в возрасте от двенадцати до ста пятидесяти лет…

Карикатура на Г. Дж. Уэллса. 1934 г.

А. Конан-Дойл

Дж. Конрад

Г.-К. Честертон

Б. Шоу — вечный друг-оппонент Г. Дж. Уэллса

Г. Дж. Уэллс: «Жизнь всегда увлекала меня безмерно, наполняла образами и идеями…»

Г. Дж. Уэллс считал, что «в мире имеются только две личности, к мнению которых прислушиваются миллионы: это Сталин и Рузвельт»

Г. Дж. Уэллс в Лондоне. 1939 г.

Г. Дж. Уэллс во время научной конференции. 1941 г.

Треножник на улице современного Лондона