Герда

– Сладким тоже не перекармливай, – посоветовал я. – Зубы испортишь и диабет.

– Ерунда, – отмахнулась Алька. – Это на меду козинаки, от них диабета не бывает. И вообще орехи полезны, семечки тоже. У собаки дефицит веса, между прочим, а тебе козинаков ей жалко.

Алька раскрыла еще одну пачку. Собака раскрыла пасть.

– Герда кушает. Герда кушает, Герда любит козинаки.

– Ты просто дрессировщица, – заметил я. – Укротительница тигров.

– А, ерунда, – отмахнулась Алька. – Все просто. Пряник – кнут – пряник. Ну, еще резиновый мячик, может, некоторые любят поиграть.

Это Алька сказала как-то чересчур по-взрослому, так что мне даже неприятно стало. Как чужая. В последнее время это с ней часто. Я, конечно, виноват. Да, да, виноват. Аделина тоже виновата, но ее почти не ругали.

– А люди? – спросил я. – Как их дрессировать?

– А что люди? – Алька забросила в пасть собаки козинак. – Люди то же самое. Пожрать, поиграть, ну и это… ласковое слово и кошке приятно. Конечно, я утрирую, но в принципе так. Глупость, тщеславие, алчность – три камня, на которых строятся империи.

Это она уже как-то изрекла, видимо, из исторической книги была фраза или великий кто сказал.

– А почему Герда? – не понял я. – У нее что, татуировка с именем?

– Сам ты татуировка. Какая татуировка у собаки, Гоша, ты что? Она мне сама сказала.

– Сама? – не удивился я. – Разве собаки говорят?

– Герда говорит.

Алька поглядела на меня с излишней серьезностью, и я в очередной раз не понял, врет она или не врет.

– Вообще-то, я ее хотела Бангой назвать, но она мне сказала, что она Герда.

Глава 6 Белинский и Феофан

– Вот у тети Нины, маминой офлайн-френдессы, имелся чихуахуа. Инфарктник такой, мелкий вырожденец с кривыми лапками. Инфаркт он получил от удара газетой по голове, и с тех пор стал принципиально ходить под себя по всем нуждам. А еще пристрастился к чесанию, как кот к валерьянке, ляжет на подушку и расчесывается, и скулит от удовольствия. Каждый день до крови расчесывался, а потом за ночь коростой покрывался, его так и звали, Короста. Так вот, этот Короста однажды зачесал себя до смерти. Тетя Нина забыла перед уходом дать ему успокоительные таблетки, а когда вечером вернулась, Короста лежал на подушке. Весь расчесанный, но с выражением неземного блаженства на морде.

Огонек дрогнул и не погас. Он застыл на середине спички, сошелся почти в точку и вдруг разгорелся снова. Почти две минуты, отметила я. Спичка, которая горит две минуты. Умели раньше делать.

Доктор дунул. Огонек исчез.

– Очень интересная история, – сказал доктор. – Очень. Вы говорите, что собирались сегодня на прогулку, кажется?

– Меня не пустили. Потоп, знаете ли.

– Потоп?

– Нет, не в том смысле, – объяснила я. – Не в библейском. Обычный, бытовой, сорвало краны, вода пошла, обвинили, конечно, меня. А потом, это не прогулка, это благотворительный бросок.

– Благотворительный бросок? – подивился доктор.

– Ага. Филантропическая бойня. Терзания в июле. Унылое зрелище, вы уж мне поверьте.

Действительно, унылое. Нас с Гошей на такие мероприятия берут в воспитательных целях. У моей мамы, разумеется, имеется собственная точка зрения на вопросы педагогики, моя мама считает, что детей надо воспитывать личным родительским примером. Так завещал великий Корчак, Майк Тайсон педагогики. Поэтому она нас таскает за собой. Ну, в фитнес-центр и в бассейн, конечно, не таскает, там никакой педагогики, а по остальным делам почти непременно.

В больницу, чтобы мы знали, что на свете есть боль, икни, икни, Сиддхартха.

В администрацию города, чтобы мы знали, что на свете есть бюрократы.

На филфак, там еще теплится настоящая наука, у всех студенток под подушкой пожелтевшая фотокарточка Бахтина, а у всех трех студентов набит профиль Проппа под мышкой.

В газету «Областное знамя» – дети, посмотрите, как выглядят лгуны.

Завод «Гидростроймонтажтехника» – вот это, дети, называется физический труд.

Следственный изолятор «Овраги» – а это, дети, бывает с теми, кто не хочет хорошо учиться и слушаться родителей.

На мероприятиях «Материнского Рубежа» мы, разумеется, тоже присутствуем. Это чтобы мы с детства приучались не быть общественно пассивными, чтобы помнили о том, что ближним надо помогать. Ежегодный визит в детский дом № 16 тоже из этой оперы. Милосердие на марше.

– Почему же унылое зрелище? – спросил доктор, потрогал под очками глаз.

– Очень унылое, – сказала я. – Оркестр, байкеры, представитель парашютного завода, активистки «Мружа»…

– «Мружа»?

– Ну да, «Мружа». «Материнский Рубеж», не слышали разве?

Доктор опять потрогал глаз.

Темный доктор. Хотя, может, это такие психотерапевтические штучки. Вытягивает меня на разговор. Расслабишься, проникнешься, а он уже тебе в душу прыгнул. И излечил.

– «Мруж», значит.