В XVIII в. существовали теории, пытавшиеся показать естественное происхождение языка. Идею возникновения языка в результате договора как следствия общения людей отстаивал Э. Кондильяк, полагавший, что люди, одинаково реагируя на внешние воздействия, могли без труда договориться о значении слов. Наряду с теорией «договора» существовала также теория возникновения языка путем звукоподражания. Согласно этой теории язык возник как подражание звукам природы. В этом, в частности, был убежден Лейбниц. В «Новых опытах о человеческом разуме» он проводил различие между современными, «производными» языками и их основой — «первичным» языком, возникшим якобы в результате звукоподражания. Производные языки, отходя от первичного, все более теряли естественный и все более приобретали условный характер, однако и в них можно найти множество доказательств, указывающих на связь речи с звучащими предметами. Наконец, третьей теорией естественного происхождения языка была «эмоциональная» теория, развитая Руссо. Он полагал, что первый язык человека — это естественные крики, передающие его чувства. Животные пользуются языком жестов и взглядов. Произнесенное слово характерно только для людей. Первые звуки голоса были вызваны не нуждой, не материальной потребностью, но страстью — любовью, ненавистью, состраданием. Молча преследует человек добычу, которой хочет насытиться, но чтобы взволновать сердце, чтобы остановить несправедливого обидчика, природа диктует человеку звуки. Вот почему первые языки были певучими и страстными, прежде чем стать простыми и рассудочными. Гердер опирался на своих предшественников, но шел своим путем.
Он согласен с Руссо в том, что эмоциональная сторона языка является у человека общей с животными. «Уже как зверь человек обладает речью. Все сильные и все сильнейшие из сильных, все болезненные ощущения его тела, так же как и все бурные страсти его души, выражаются непосредственно в крике, в диких, неартикулированных звуках. Страдающий зверь так же, как и герой Филоктет, ощущая боль, вопит и стонет, даже если он находится на пустынном острове…» (4, т. 2, стр. 79). Этими словами Гердер начинает свой «Трактат о происхождении языка», и эта мысль проходит затем через него красной нитью.
Но, подчеркивает Гердер, нельзя сводить язык только к выражению эмоций. Все звери издают звуки, но ни один из них, даже самый совершенный, не обладает хотя бы началами человеческой речи. Ребенок криком, подобно животному, выражает свои чувства, но разве это тот язык, которым он будет пользоваться в дальнейшем?
Здесь Гердер расходится с Кондильяком и Руссо, которые не замечали принципиальной разницы между животным миром и людьми. Кондильяк, по мнению Гердера, наделяет животных человеческими качествами. Руссо, наоборот, принимает людей за животных. Сам Гердер не только настойчиво подчеркивает грань, лежащую между обществом и природой, но пытается раскрыть специфику человека, лежащую в особенностях его деятельности. Поведение животного определяется инстинктами, сфера действий его очень узка. Человек же универсален по своей природе, у него нет единообразной и узкой сферы, где его ожидала бы только одна работа; целый мир обязанностей и занятий лежит перед ним.
Человек разумен, он обладает даром речи, но эти выделяющие его из мира животных особенности не носят сверхъестественного характера. Гердер подчеркивает различие между животным и человеком, но спешит оговориться: «Я не делаю здесь никакого скачка. Я не наделяю внезапно человека никакими новыми силами, никакой языкотворческой способностью, которая была бы произвольным оккультным качеством» (4, т. 2, стр. 97). Естественные, а не сверхъестественные силы создали язык и разум человека, но эти силы не те, что действуют в животном мире. Одних сил животного мира недостаточно, чтобы вызвать к жизни разум и язык. Ведь рассматриваемый как животное человек далек от совершенства, более того, он самое беспомощное дитя природы, уступающее многим и в физической силе и в остроте органов чувств.
Гердер, безусловно, прав, настаивая на особой природе факторов, формирующих сознание и речь человека. Он прав, подчеркивая специфичность человека по сравнению с животным. Он прав, критикуя Кондильяка за механицизм, за примитивное понимание общения между людьми. По Кондильяку, двое детей, брошенных в пустыне, уже создают те связи, которые порождает язык. Гердер же рассматривает общество как органическое целое, вне которого отдельные индивиды — ничто. Правда, нападая на Кондильяка, Гердер иногда так формулирует свои мысли, что появляется опасность понять его превратно.