А вскоре и повод обнаружился, когда оказалось, что Бриггс примерно раз в три дня бывает ночным дежурным в их отделении, и тогда время от времени происходит нечто не совсем объяснимое, то есть посреди ночи дверь в их палату отпирается, после чего Оливер молча встает со своей койки и выходит из нее в коридор, затем дверь снова запирается, и оттуда слышны лишь удаляющиеся шаги Оливера и Бриггса, а спустя какое-то время все повторяется в обратном порядке и возвращается на свои места, в том числе Оливер — к себе в постель, и если после еще подождать, прикидываясь спящим и борясь в это время со сном, то можно разобрать, как он едва слышно всхлипывает под своим одеялом, наивно полагая, что теперь уже все успокоилось и никто его не услышит. В самый первый раз Иден, не в силах понять такой покладистости, решил было, что причиной тому являются какие-то физиологические особенности Оливера, так как по той же схеме из палаты можно выйти ночью в туалет, разве что дверь так услужливо сама по себе не распахивается, и для того, чтобы добиться внимания дежурного санитара, порой приходится минут по пятнадцать в нее колотить. Однако же этот вариант изжил себя, когда выяснилось, что такая необъяснимая последовательность событий имеет место только в те ночи, когда дежурит Бриггс, и всякий раз венчается беззвучной истерикой его соседа, и поэтому рано или поздно он в конце концов переместился на соседнюю с Оливером койку, чтобы говорить потише, и приступил к допросу.
Оливер уверял поначалу, что ничего, ничего особенного там не происходит, совсем ничего, но сам же от этого расстраивался все заметнее, и в конце концов признал, что не происходит, скорее, ничего хорошего или приятного, равно как и слишком невообразимого — напротив, все там обстоит довольно банально и предсказуемо, да и длится недолго, если не дергаться. От этих признаний Иденом все сильнее овладевало возмущение, размах которого затмевал все предыдущие огрехи лечебницы, и в ужасе перед этой штормовой волной, неспешно вырастающей где-то внутри, он спрашивал — что же ты, даже рассказать никому об этом не пытался, врачам, например, этой проклятой суке Розенталь, которая по своей психотерапевтической специальности обслуживает и самого Идена, бездушной кукле Розенталь, привыкшей свои сеансы проводить за заполнением больничных карточек, в гробовом молчании под тусклым взглядом очередного зомби, так что только ручка по бумаге скрипит, да жужжит где-то в недрах просторного кабинета невидимое насекомое.