Тот отдергивает руку, и секундой позже доктор Прайс нажимает на оранжевую кнопочку, контролирующую подачу заветного напряжения. Сам по себе контакт длится на самом деле всего лишь пару неуловимых мгновений, и оттого еще более волшебно, сколько энергии успевает за этот краткий змеиный укус поступить в тело Идена и поселиться там, где сил на то, чтобы голову толком поднять, только что не доставало, однако от разряда оно заряжается мощью поистине атомной, отчего даже радужки щелчком уходят в череп, как значки на барабане слот-машины. По воле враз переполнивших тело шальных сил оно все целиком приходит в тонус и отрывается от каталки везде, где к ней не прикреплено, от макушки до пят, выгибаясь дугой, а затем приземляется обратно и пускается уже в старый-добрый клонический пляс, эротический, эпилептический, сродни свежеобезглавленной курице вхолостую пытаясь убежать от полной едким электрическим соком головы, да только голова еще на месте, к сожалению, и сигналы оттуда хаотически разлетаются во все конечности фугасным фейерверком. Сожаления этого Иден, тем не менее, не ощущает, как и импульса, который успел бледно вообразить чем-то вроде бытового удара током, как и судорог, потому что от разряда сразу перестает в своем взбесившемся теле существовать, будто шагает в незамеченный на тротуаре раскрытый люк или попадает под какой-то сокрушительный пресс, под огромный каменный гроб, который обрушивается внезапно откуда-то сверху и расплющивает в мокрое пятно, сквозной силуэт, короткий набор абстрактных переменных. Лишившись таким образом всех средств творения, он проваливается прямо в открытый космос и далее сквозь него, туда, где нет уже никаких волн или частиц, в абсолютный ноль, в бархатную обивку квантовой пустоты, Nichts, безвременное небытие, нестрашное совсем, когда сам сделан из того же, и в инеистых объятиях этого эбонитового гроба, вмещающего безграничные пространства ледяных вселенных, он спит безмятежным сном долгие миллиарды световых лет, не видя никаких снов, которым не из чего и негде быть.