Геринга, 18

Пока я ждал, я строил планы. Времени у меня было много, и я придумал дьявольскую месть: завтра я возьму жвачку в садик и сожру её прямо перед лицом того мальчишки, который обидел меня, не удостоив и половинки подушечки из своей взрослой упаковки. Я съем свою большую детскую подушечку и скажу, что у меня есть ещё, но я ему не дам, х-х-хахаха, не дам!

И вот, наступило утро.

– Мам, дай жвачку! – с этого оно началось.

Мама, как и обещала, дала мне одну подушечку в блестящей обёртке, а остальные куда-то спрятала. Ну и пусть. На сегодня у меня есть всё, что мне нужно.

Когда я пришёл в садик, подушечка лежала у меня в шортах, в одном из карманов. Я пришёл одним из первых, и того мальчугана, которому я хотел отомстить, ещё не было. Зато была Эля, которая сразу подошла ко мне и увела за собой играть в конструктор. Мы ползали по ковру рядом с окном туда-сюда и строили замок для моей мышки и её пупса. Я был так увлечён, что не заметил, как выронил из кармана жвачку. Зато Эля заметила.

– У тебя упало.

– Ой.

– А что это?

– Ничего.

– Покажи!

– Ничего говорю!

– Покажи!

– Ну вот, смотри.

– Ого! Жувачка!

– Тише ты!

– Дай половинку!

– Не дам.

– Почему???

– Она мне целая нужна.

– Ну чего ты? Ну дай!

– Нет.

– Дай пожалуйста! Я тебе тоже плинесу потом что-нибудь!

– Мне нужна она! Целая! Не дам!

– Ну дай!

– Не дам!

– Ну да-а-а-ай!

– Нет!

– Ну да-а-а-а-а-а-а…

Эля заплакала. Она тянула ко мне свои ручки, совершенно забыв про своего пупса и про замок – про всё на свете. Она подползла ближе. Я встал и отошёл на пару шагов. Она тоже встала.

– Ну дай жувачку!.. – просила она, хлюпая носом и роняя слёзы.

Волосы, выпутавшиеся из её толстой светлой косы, прилипали прядь за прядью к её покрасневшему, мокрому лицу. Она шла ко мне, а я отходил. Я не мог – не хотел и не мог – позволить моему плану улететь в пизду. Я должен был поквитаться с тем мальчиком – это во-первых. Во-вторых, мне просто хотелось получить удовольствие от целой подушечки жвачки, которую я ждал весь вчерашний долгий вечер. Моя решимость была крепка, и весь первый круг по периметру игровой комнаты я уходил от Эли с мыслью о том, что я скорее пожертвую нашей дружбой и не буду больше с ней играть, чем поделюсь с ней жвачкой. Да и никакая это не жертва будет, а избавление: может, если она перестанет липнуть ко мне и утаскивать меня от мальчишечьих игр к своим замкам и пупсам, меня, наконец, станут брать в игры для больших, вроде снежков или войнушки. Я смогу больше времени проводить с Егором, и меня, наконец, зауважают его друзья, которые обычно косо на меня смотрят из-за того, что я постоянно вожусь с этой Элей, как дурак. Да. Никакой ей пощады и никакой жвачки!

Подумав об этом, я сначала чуть ускорился, а затем побежал, и вскоре Эля уже перестала поспевать за мной. И преследовать она меня тоже перестала. Эля остановилась неподалёку от окна и батареи и стала просто смотреть на меня – смотреть и плакать, плакать, плакать, всё повторяя одно и то же:

– Ну пожа-а-алуйста…

К лицу её прилипло ещё больше волос. Вдобавок к ним, на её щеках оставались шерстинки её мягкой кофты с узорами, рукавом которой она вытирала слёзы и сопли. Она не кричала и не требовала ничего, не старалась слезами и плачем добиться желаемого, как это обычно делают дети. Ей, кажется, было просто горько – обидно и горько.

Я посмотрел в её голубые, блестевшие от слёз глаза и понял, что мне как будто бы не просто жалко её, а… а что-то тут было ещё. Я не знал, что это, но вдруг понял, что это «что-то» больше и важнее, чем жвачка и мой придуманный вчерашним вечером гениальный план возмездия. Тогда, достав из кармана замусоленную подушечку в блестящей обёртке, я подошёл к Эле и отдал жвачку ей.

– На, извини, возьми пожалуйста.

– Мне только половинку!

– На всю. Мне не надо, у меня дома ещё есть.

Она тепло посмотрела на меня, затем ещё теплее посмотрела на жвачку и, всё ещё всхлипывая, сказала:

– П-п-пасиба!

– Пожалуйста, – ответил я.

Мне сделалось грустно и горько оттого, что я только что бегал от Эли, не хотел с нею делиться и заставлял её плакать. Хотелось как-то наказать себя, но тётенька-леопард сделала это первой.

– Э-эх ты! Девочек обижаешь! Не стыдно? Марш в угол! Постой и подумай!

Я послушался и встал в угол. Как и в прошлый раз, когда меня ставили в угол, мне опять было стыдно, обидно, но зато теперь всё было понятно.

Глава 4