Проклиная свое положение младшего дипломата и холостяка, постоянно гоняемого с одного приема на другой, чтобы заполнять пустые кресла, он отправился тем вечером вместо пикника к себе на квартиру, чтобы одеться соответственно случаю. Штелен был уверен, что кто-то из приглашенных фрау Ригеле неожиданно покинул ряды гостей, и она вспомнила о нем, когда возникла проблема с заменой. Но когда, чуть погодя, он явился в ее дом и оказался за столом, то увидел, что кроме него присутствовало всего семь человек и место было приготовлено явно специально для него. Он сидел между Ольгой и Ильзой Геринг и едва успевал уделять внимание сразу обеим своим соседкам, «стараясь доставить удовольствие одной и в то же время получая удовольствие от обращения к другой».
Совсем поздно, когда он уже было собрался уходить, открылась дверь и вошел Геринг. Он прошел через комнату и, подойдя к Штелену, взял его руку двумя руками и приветствовал так, словно он был здесь долгожданным гостем. Потом он обнял его за плечи и, отведя в сторону, сказал:
— Знаю, вы уже наговорились с Боденшатцем и Удетом. Я очень рад.
И Геринг завел разговор о французской и германской авиации.
— Преимущество, которое мы теперь имеем перед вами, — говорил он, — заключается в том, что мы были вынуждены начать на пустом месте. Себе в сотрудники я подбирал только энергичных людей с богатым воображением и передовыми идеями, способных участвовать в новых проектах и осваивать самолеты, которые мы планировали иметь в 1937 году. Я не брал людей, которые все еще жили прошлым, таких, которые, я думаю, все еще есть у вас, во всяком случае, если то, что я читал в газетах, правда.
Штелен, защищая французские военно-воздушные силы, стал возражать, что они находятся в процессе перестройки, что в производство внедряются новые материалы и что французские разработки подгоняются под требования современности и ближайшего будущего.
Геринг улыбнулся и взял его под локоть.
— Между тем, что делаю я, — сказал он, — и тем, что есть у вас, если вы не решитесь поменять руководство — скоро будет очень мало общего. Пойдемте на поле — пойдемте, и вы увидите наши тренировочные полеты, а потом посмотрите наши заводы. Я от вас ничего не утаю, и вы получите более точное представление о том, что такое люфтваффе.
Штелен принял это потрясающее для него приглашение и потом спросил у Геринга, как это люфтваффе сумели нарастить свою численность за такое короткое время.
— Я отстранил тех, кто всегда старается сделать лучше, — ответил тот. — Раз проект составлен и признан разумным и практичным и программа по его осуществлению началась, необходимо ее энергично выполнять и защищать от тех, кто критикует ее недостатки. Когда дело касается силы, количество принимается в расчет больше, чем качество. Необходимо находить компромисс между тем и другим.
В те дни он, конечно, не предполагал, что эти слова ему еще аукнутся.
Поль Штелен, вернувшись той ночью домой, сел писать отчет для своего посла и для Второго бюро в Париж. Он чувствовал, что в его отношениях с семейством Герингов была установлена своего рода веха. С этого дня на него не переставали сыпаться приглашения от Ольги Ригеле, и он стал видеть ее все чаще и чаще, у нее дома, в министерстве авиации, в Доме пилота (клубе авиаторов) и в Каринхалле. Она писала ему длинные письма, посылала подарки, когда отправлялась к себе домой в Баварию или в путешествия, и звонила ему в посольство, чтобы справиться о нем, если он уезжал в Париж.
«У меня даже в мыслях не было, — писал позднее Штелен, — когда я прибыл в Берлин, что я смогу узнать в результате простой и откровенной беседы, полной душевной близости, то, что дипломаты высокого ранга отчаянно пытались выяснить, анализируя те или иные события, бесконечные интервью или изучая газеты».
Их отношениям суждено было длиться долго и сохраниться даже после того, как начавшаяся вторая мировая война сделала Францию и Германию противницами. Между тем французский капитан Поль Штелен в тот момент совершенно не подозревал, что он стал составной частью одной из самых эффективных хитростей Германа Геринга.
…На мюнхенских переговорах в сентябре 1938 года, в результате которых Невилл Чемберлен и Эдуар Даладье отписали Германии Судетскую область Чехословакии, Геринг особой роли не сыграл. Он просто был под рукой у Гитлера на случай, если бы тому потребовался его совет, и политики и репортеры, собравшиеся на заключение этой грандиозной предательской сделки, постоянно ощущали присутствие его тучной фигуры в небесно-голубом мундире, быстро перемещающейся из комнаты в комнату, где он непринужденно беседовал то с Чемберленом, то с Даладье, беря под руку графа Чиано, итальянского министра иностранных дел, и с его круглого, открытого лица ни на мгновение не сходила широкая дружелюбная улыбка.
Как он сам воспринимал эти политические торги?