Гитлер сделал свой выбор. Он решил остаться в Берлине, руководить обороной города и в последний момент пустить себе пулю в лоб. Он сказал, что не может сражаться по причине физического недомогания и еще потому, что не желает попадать в руки врагов в случае ранения. Мы сделали все, чтобы его от этого отговорить, предложили ему перевести силы Западного фронта на Восточный фронт. Но он сказал: все рушится, он ничего уже не может сделать, и пусть всем этим занимается рейхсмаршал. Кто-то из нас заметил, что ни один солдат не согласится сражаться под командованием рейхсмаршала, а Гитлер ответил: “Кто говорит о сражении? Сражений больше не будет, надо вести переговоры. Рейхсмаршал умеет это делать лучше меня![620]
Последние изменения стратегической обстановки сильно подействовали на него, он постоянно говорил о предательстве, о том, что его покинули, о коррупции в верхних эшелонах командования и в войсках. Даже офицеры войск СС его обманывали, даже Зепп Дитрих. Штейнер так и не начал наступление, и это стало для него последним ударом”»[621].Как только стало известно о воле Гитлера, ОКВ решило оголить Западный фронт на Эльбе и бросить высвобожденные силы в сражение за Берлин. Но Коллер возразил против этого, сказав, что нельзя прекращать сопротивление на западе, не начав переговоры с англо-американцами, поскольку в таком случае воюющие на востоке немцы подвергнутся нападению с тыла и будут уничтожены. И решил срочно проинформировать рейхсмаршала о создавшемся положении. Только Геринг имел право начать переговоры, а последние слова фюрера явно давали ему такие полномочия… Поэтому в 3 часа 30 минут 23 апреля генерал Коллер вылетел с аэродрома Гатов на своем Хе-111 в южном направлении. Этот дисциплинированный и педантичный офицер даже не подозревал о том, что ему суждено положить начало мощной цепной реакции…
После довольно опасного полета, сопровождавшегося атаками американских истребителей и обстрелом советскими зенитными пушками, Коллеру удалось-таки в полдень 23 апреля приземлиться в Бергхофе. «Когда я прибыл к Герингу, – написал он впоследствии, – с ним были его адъютант фон Браухич и рейхсляйтер Бюлер. Я сказал, что должен сообщить чрезвычайно важную новость, но Геринг кивнул: “Можете говорить при Бюлере”. Я пересказал рейхсмаршалу слова Кристиана и подробно изложил содержание моего разговора с Йодлем. Геринг слегка растерялся, но у меня сложилось впечатление, что он ожидал, что произойдет нечто подобное. Они с Бюлером сурово высказались о Гитлере, расценив его поведение как “редкую гнусность”. […] Геринг считал, что попал в очень затруднительное положение, он задумался, что ему теперь следует предпринять. Он попросил меня подробно описать оперативную ситуацию в Берлине, в окрестностях столицы и во всем северном секторе. […] Он также хотел знать, жив ли еще фюрер, мог ли он опять изменить свое решение и не успел ли он между делом назначить своим преемником Бормана».
Разумеется, Коллер мог сообщить рейхсмаршалу только те сведения, которыми располагал десять часов назад, то есть довольно давно, учитывая резкие перемены обстановки. Когда он улетал, фюрер был еще жив, русские практически окружили Берлин, но наземный путь на Потсдам был еще свободен. Да, конечно, сказал Коллер, фюрер мог опять изменить свое решение, как он это часто делал прежде. И добавил: «Теперь ваша очередь действовать, господин рейхсмаршал. Своим вчерашним решением Гитлер назначил себя комендантом Берлина и тем самым фактически отрекся от руководства страной и от верховного командования вермахтом». Геринг с этим согласился, но все еще колебался. «Ему не давало покоя то, – вспоминал Коллер, – что давно уже обострившиеся отношения с Гитлером могли побудить того назначить Бормана своим представителем или даже преемником. “Борман – мой заклятый враг, – сказал Геринг. – Он только и ждет удобного случая, чтобы со мной разделаться. Если я начну действовать сейчас, меня объявят предателем. Если же буду бездействовать, меня обвинят в том, что я ничего не предпринял в час испытания”. Он вынул из металлического футляра текст декрета Гитлера от 29 июня 1941 года и прочел вслух […]: “Если я, фюрер германского народа, буду по каким-либо причинам ограничен в своих действиях или окажусь недееспособным, тогда рейхсмаршал Герман Геринг станет моим преемником во всех делах государства, партии и вермахта”».