Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха

Геринг: Я сказал иначе: спланирована буквально накануне.

Джексон: За сколько времени до ее начала?

Геринг: Насколько я помню, за две-три недели, не больше.

Джексон: Хорошо. Теперь я обращаю ваше внимание на черновики протокола второго совещания рабочего комитета Совета обороны рейха, документ ЕС-405, решение от 26 июня 1935 года, где есть такая запись: “[…] Учитывая, что в настоящее время следует любой ценой избегать всяких осложнений международной обстановки, все необходимые подготовительные мероприятия следует проводить срочно и в большой тайне. […] Они, в частности, […] включают в себя подготовку к освобождению Рейна”…

Геринг: О, нет, тут вы глубоко ошибаетесь: изначально эта фраза звучала так: “подготовка к очистке Рейна”. Это чисто техническое мероприятие, не имеющее абсолютно никакого отношения к освобождению Рейнской области. Это означает, что в случае подготовки к мобилизации баржи, буксиры и прочие подобные суда не препятствовали передвижению по Рейну военных грузов. […] Речь шла не о Рейнской области, а о реке Рейн.

Джексон: Хорошо, но вся подготовка к мобилизации подразумевала в дальнейшем оккупацию Рейнской области, не так ли?

Геринг: Нет, это не совсем точно. Если бы Германия оказалась вовлеченной в войну против кого-либо, скажем против Востока, тогда мобилизационные меры были бы приняты в целях безопасности всего рейха, включая демилитаризованную Рейнскую область. А не с целью оккупации или освобождения Рейнской области.

Джексон: Вы хотите сказать, что эта подготовка не преследовала военные цели?

Геринг: Это была общая подготовка к мобилизации, как она проводится во всех странах. Она не подразумевала в дальнейшем оккупацию Рейнской области».

Судья Джексон явно оказался в затруднении: Геринг не попал в его ловушку, и стратегия обвинения медленно разваливалась. Надо было постараться спасти лицо.

«Джексон: Но подготовку к мобилизации потребовалось провести совершенно незаметно для иностранных держав?

Геринг: Не помню, чтобы я где-то прочитал заранее объявление о том, что Соединенные Штаты начинают подготовку к мобилизации…

(Смех в зале)».

Джексону, и без того уже терявшему самообладание, эта ирония показалась чрезмерной. Он внезапно разозлился, сбросил свои наушники на стол. Он сжал кулаки, так что побелели пальцы, и продолжил говорить с отчаянием в голосе.

«Джексон: Уважаемый суд, я хочу заметить, что этот подсудимый не желает сотрудничать, как и в ходе допроса, так что…

(Подсудимый произнес несколько слов, которые не внесены в протокол.)

…так что совершенно бессмысленно терять время, если мы не можем получить внятные ответы на наши вопросы…

(Подсудимый произнес несколько слов, которые не внесены в протокол.)

[…] Мне кажется, подсудимый перед судом и на скамье подсудимых ведет себя надменно и презрительно по отношению к трибуналу, который судит его так, как никогда еще не судили ни одной живой души – впрочем, как и мертвой… Я прошу суд […] обязать подсудимого записывать свои пояснения. А также принудить его соблюдать порядок ответов на мои вопросы, дав его адвокату возможность впоследствии представить его пояснения.

Председатель: Я уже объяснил общие правила, которые должен соблюдать подсудимый, как и все остальные… А теперь, вероятно, следует закрыть заседание».

Потеряв выдержку из-за выходок Геринга, судья Джексон практически ничего не выиграл. Точно так же, как и сам Геринг за тринадцать лет до Нюрнбергского процесса, вспылив во время суда над Димитровым. Поэтому подсудимый вернулся на место с высоко поднятой головой и с улыбкой на лице. Накануне он выиграл первую схватку, потом проиграл вторую после полудня и только что одержал победу в третьей… Когда он сел на место, остальные подсудимые принялись пожимать Герингу руку, а одна впечатленная им американская журналистка отправила в редакцию своего издания телеграмму такого содержания: «Геринг выиграл подачу»[715]. Другие журналисты телеграфировали: «Геринг контратакует». По возвращении в камеру этот великий скромник сказал Вернеру Броссу: «Еще немного, и Джексон не сможет выносить даже мой взгляд. Он до меня не дотягивает». Потом последовали новые замечания о победе, и впоследствии пораженный этим Бросс записал в своем дневнике: «Он считал этот допрос чем-то вроде воздушного боя».