Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха

А тем временем на правом конце скамьи подсудимых Геринг дергал ногами, что-то шептал и делал протестующие жесты. Гизевиус же внезапно начал рассказывать о ссоре адвокатов Геринга и Шахта, произошедшей до начала судебного заседания. Оказывается, доктор Штамер подошел в адвокатской комнате к доктору Диксу, защитнику Шахта, прервал разговор последнего с Гизевиусом и объявил, что Герингу безразлично, будет или не будет Гизевиус предъявлять какие-либо обвинения ему самому. Геринг озабочен другим: совсем недавно в Нюрнбергской тюрьме умер бывший германский военный министр Бломберг, и из уважения к памяти старого солдата очень не хотелось бы, чтобы перед общественным мнением раскрылась одна весьма неприятная страница его жизни. Геринг верит в порядочность Шахта и его адвоката и надеется, что они не будут использовать в этих целях свидетеля Гизевиуса. В противном случае Геринг выложит все о Шахте: он знает о нем многое такое, что ему было бы неприятно услышать в суде. «По сути, – повышая голос, продолжает Гизевиус, – все это связано не с женитьбой фон Бломберга, а с той ролью, которую сыграл в ней подсудимый Геринг. Мне прекрасно известно, почему Геринг не хочет, чтобы я говорил об этом деле. Считаю, что это был его самый недостойный поступок. И что он прячется за фасад рыцарства, утверждая, что хочет просто защитить память покойного. Но на самом деле он хочет помешать мне дать показания по очень важному делу. А именно по делу Фрика».

По залу прокатилась волна негодования, и председателю суда Лоренсу даже пришлось повысить голос, чтобы восстановить тишину. И Гизевиус возобновил свой рассказ о попытках поставить гестапо «на легальный, законный путь» при содействии Фрика и Далюге. Но наступило время обеденного перерыва, и председатель закрыл заседание.

Во время перерыва некоторые подсудимые громко выразили свое возмущение. Генерал Йодль воскликнул: «Вот свинство, которое грязнее всех других! Это позор для честных людей, которые сами позволили вовлечь себя в это свинство». Фрик, Шпеер и Фриче откровенно высказали свое удовлетворение, а Шахт сказал Гилберту: «Что вы думаете об этом грязном деле с запугиванием? Это ведь прямое доказательство его нечестности». Легко догадаться, о ком шла речь, и Гилберт записал в дневник: «С другого конца скамьи подсудимых Геринг бросил на нас яростный взгляд. Потом назвал свидетеля предателем, которого в глаза не видел до этого[722]. И добавил: “Я ни разу не слышал фамилии этого свидетеля. Он нагло лжет! Фрик старается напялить на меня шляпу, которая сшита для него!”».

После возобновления заседания Гизевиус, продолжив рассказ о своем расследовании преступной деятельности гестапо, сказал, что встретился с Шахтом, когда собирал улики против Гиммлера и Гейдриха. В то время (в 1935 году) Шахт еще верил в непогрешимость Гитлера и Геринга, хотя он, Гизевиус, больше не питал никаких иллюзий на этот счет. Свидетель рассказывал: «Шахт считал Геринга человеком сильным и консервативным, которого следовало использовать, чтобы прекратить террор со стороны гестапо и государства. Я сказал ему, что Геринг – самый худший из всех, потому что он использует маску консерватора, принадлежащего к среднему классу. Я попросил Шахта не отводить Герингу никакого места в его экономической политике, так как это могло плохо закончиться. В пользу Шахта можно сказать многое, но только не то, что он хороший психолог. Лишь в 1936 году он стал замечать, что Геринг вовсе не поддерживает его в борьбе с нацистской партией, а, наоборот, поддерживает радикальные элементы партии в борьбе против Шахта. […] И тогда он осознал, что, как и Гиммлер, Геринг крайне опасный человек».

Когда заседание закончилось, Геринг поднялся и попытался выступить перед подсудимыми и адвокатами. Он начал противодействовать охранникам, которые вынуждали его покинуть скамью подсудимых, и тем пришлось применить силу, чтобы препроводить его в лифт. Миру начало открываться его истинное лицо, а этого он не мог допустить…